Еда в жизни Агаты Кристи. Часть 1: детство и юность (по книге «Автобиография»)

Агата Кристи — редкий образец жизнелюбия и здравого смысла. Её «Автобиография» — это гимн любви к миру во всём его несовершенстве. Искренний рассказ о повседневной жизни, в котором на первый план выходят не события, а то, как их воспринимает автор. Если раньше я ценила писательский талант Агаты Кристи, то после «Автобиографии» не могла не влюбиться в неё как в человека. Умение быть счастливой в моменте, принимать и проживать жизнь, получать от неё удовольствие в любых обстоятельствах — это то, чего не хватает многим и чего у миссис Кристи было в избытке. (Судя по одному из описанных эпизодов, своего второго супруга она покорила именно этим: когда в критической ситуации Агата не стала истерить, а просто легла и уснула, Макс Маллоуэн подумал, что вполне мог бы жениться на такой женщине.) В общем, «Автобиография» Агаты Кристи — очень духоподъёмное чтение! Однажды прочитав и зная в целом «сюжет», можно потом в сложные моменты открывать и читать с любого места — отличное лекарство от тревоги.

Но помимо своего «психотератевтического» действия, эта книга — богатый источник любопытных бытовых подробностей. Недавно я перечитала её с огромным удовольствием, на этот раз обращая особое внимание на всё, что связано с едой. И теперь хочу рассказать о жизни Агаты Кристи с гастрономической точки зрения — как это отображено в «Автобиографии». Свой рассказ я разбила на две части, сегодня — про детство и юность писательницы, а про взрослую жизнь поговорим на следующей неделе.

Примечание. Перевод на русский язык, как водится, грешит неточностями по части гастрономии. Сегодня я не стану особо останавливаться на таких моментах — просто исправлю их в цитатах, сверяясь с оригиналом. Но не удивляйтесь, если не найдёте в русскоязычном тексте «Автобиографии» что-то из того, о чём я буду писать ниже.

БЫСТРЫЕ ССЫЛКИ:

• Детские радости
• Традиционные приёмы пищи
• Отношения со слугами
• Припасы в доме
• Тонкости этикета

ДЕТСКИЕ РАДОСТИ

Детство у Агаты выдалось на редкость беззаботное, где-то даже идиллическое. Не в этом ли секрет её жизнелюбия? Мать и отец очень любили друг друга и были счастливы в браке, несмотря на заметную разницу в возрасте. У Агаты были старшие брат и сестра, она была самым младшим ребёнком в семье — естественно, всеобщей любимицей. Семья не была зажиточной, но, что называется, на жизнь хватало: свой дом, минимально необходимое количество слуг (кухарка, две горничные и няня), на работу ходить никому не приходилось. Ко всему прочему, Агата родилась в 1890 году — благополучное для страны время. К тому моменту, как Мировая война принесла первые за много лет глобальные потрясения, Агата Миллер уже была взрослой девушкой.

Детство Агаты прошло в Торки, небольшом прибрежном городке на юго-западе Англии (графство Девоншир). Ещё до её рождения родители купили здесь дом с садом, и большинство детских воспоминаний писательницы так или иначе связано с этим местом — если не с домом бабушки в Илинге.

Одно из первых воспоминаний — про чаепитие в саду, устроенное по случаю дня рождения Агаты.

Всегда трудно выбрать первое воспоминание. Отчетливо помню день рождения, когда мне исполнилось три года. Чувство собственной значительности, которое я тогда испытала. Мы пили чай в саду — в том уголке, где потом между двумя деревьями повесили гамак.
На чайном столике, уставленном множеством сладостей, меня поджидает облитый сахарной глазурью именинный пирог с тремя свечами. Но главное событие дня — это крошечный красный паучок, настолько маленький, что я едва могу его разглядеть; он бежит по белой скатерти, и мама говорит:
— Это паучок счастья, Агата, паучок счастья в честь твоего дня рождения…
Потом в памяти все сливается, кроме нескончаемой дискуссии по поводу количества эклеров, которые позволяется съесть моему брату.

Брату Монти на тот момент было тринадцать, так что, думаю, эклеров он мог потребить немало. Эклеры по случаю дня рождения, на этот раз поедаемые самой Агатой, фигурируют и в другом воспоминании — запоминающееся оказалось блюдо. Вообще, детская память часто цепляется за какие-то специфические детали — совсем не то, что кажется важным, когда взрослеешь.

В дни моей юности к нам часто приходили очень интересные люди, и жаль, что я не обращала на них внимания. Все, что я помню о Генри Джеймсе, — это сетования мамы на то, что во время чая он всегда разламывал пополам кусок сахара, — чистое притворство, как будто не было другого, маленького. Приходил Редьярд Киплинг, и опять в моей памяти осталось лишь, как мама с подругой обсуждают, почему же он в свое время женился на миссис Киплинг.

Взрослые гости частенько смущали Агату, особенно когда обращались непосредственно к ней, пытались с ней шутить и заигрывать. Она вспоминает старых джентльменов, которые бывали в доме Тётушки-Бабушки. Она всегда робела от их галантности.

— А что наша маленькая леди хочет на десерт? Сладости для маленькой сладкой леди. Персик? Или, может быть, золотистую сливу под стать золотым локонам?
Покраснев от смущения, я, запинаясь, невнятно выговаривала:
— Персик, пожалуйста.
— А какой? Выбирайте!
— Пожалуйста, — говорила я тихо, — самый большой и самый спелый.
В ответ раздавался взрыв смеха. Совершенно невольно я, оказывается, очень удачно пошутила.
— Никогда не следует просить самый большой, — объясняла мне потом Няня, — вас будут считать обжорой.
Обжора — да, с этим я могла согласиться, но что тут смешного? Знаток светской жизни, Няня свободно ориентировалась в ее стихии.
— Есть надо быстрее. Представьте себе, что, когда вы вырастете, вас пригласят на обед к герцогу!
Нельзя было представить себе ничего более невероятного, но допустим.
— В доме герцога будет главный дворецкий и несколько лакеев, и, когда придет время, они заберут вашу тарелку, независимо от того, кончили вы есть или нет.
От такой перспективы я побледнела и, не мешкая, набросилась на варёную баранину.

Зато с самой бабушкой царило полное взаимопонимание — вот уж кто был увлечённым участником многих детских игр. Одна из них особенно запечатлелась в памяти Агаты и упоминается не единожды. В этой игре девочке отводилась роль цыплёнка — не живого, а такого, какого можно купить в мясной лавке. Бабушка тщательно выбирала цыплёнка у торговца, проверяла, действительно ли он такой молодой и нежный, как о нём говорят, и приносила домой. Здесь его готовили к жарке, связывали крылышки и ножки, насаживали на вертел (под радостные вопли самого «цыплёнка», разумеется) и зажаривали в духовке. Когда готовое блюдо подавали на стол, бабушка начинала точить нож. И тут цыпленок оживал и кричал: «Это же я!» — кульминация всего действия. Эта игра могла повторяться до бесконечности.

С бабушкой и ножом для разделывания мяса связана ещё одна детская ассоциация. Когда у Мардж, старшей сестры Агаты, родился ребёнок, бабушка первой сообщила девочке интересующие подробности, на которые наложилась окружающая обстановка.

Бабушка разделывала баранью ногу, когда я спросила ее:
— Но на что же он похож? Какого цвета у него волосы?
— Наверное, он лысый. Волосы вырастают не сразу.
— Лысый, — повторила я разочарованно. — А у него красное лицо?
— Скорее всего.
— А какого он размера?
Бабушка подумала, перестала резать мясо и отмерила расстояние ножом:
— Такой.
Она ответила мне с абсолютной уверенностью человека, который знает, о чем говорит. Ребенок показался мне очень маленьким. В то же время это заявление произвело на меня такое сильное впечатление, что, абсолютно уверена, если бы психиатр попросил меня назвать ассоциацию и в качестве ключевого слова произнес «ребенок», я тотчас ответила бы: нож для разрезания мяса. Интересно, какой фрейдистский комплекс приписали бы мне в связи с таким ответом?

В целом, Агата была очень самодостаточным ребёнком и хорошо умела занимать себя сама. Для большинства игр ей не требовалось компаньонов. Отдельной радостью был кукольный домик. Часть карманных денег стандартно шла на покупку удивительных маленьких вещиц для него.

Я до сих пор помню обворожительные вещи, которые можно было купить. Продукты, например. Маленькие картонные тарелочки с жареной курицей, яичница с ветчиной, свадебный торт, баранья ножка, яблоки и апельсины, рыба, трайфл, плампудинг.

Если говорить о настоящей, не игрушечной еде, тут у Агаты имелись, конечно, свои специфические предпочтения (о них в следующем выпуске, ибо остались с писательницей на всю жизнь), но в целом она была самым обыкновенным ребёнком: любила сладости, конфеты, шоколад. Однажды маленькая Агата спрятала свой учебник, да так хорошо, что его долго не могли найти. В итоге мама перехитрила её, посулив нашедшему книгу вознаграждение в виде особенно восхитительного шоколада. Девочка быстро раскололась, но — вот несправедливость! — обещанный шоколад так и не получила. «Наклонность к гурманству до добра не доводит», — пишет она.

Конфеты были ещё одной постоянной статьёй её расходов, наравне с аксессуарами для кукольного домика:

Я покупала всегда одно и то же. Немножко конфет — леденцов, потому что мама признавала полезными только их. Конфеты делались прямо в лавке мистера Уайтли, поэтому стоило пересечь ее порог, как по запаху сразу же можно было определить, что изготавливается сегодня: характерный запах жженого сахара — значит, ириски, острый — мятные леденцы, едва уловимый — ананасовые, довольно неприятный, совсем слабый — ячменного сахара и всепобеждающий аромат находившихся в процессе приготовления грушевых леденцов.

Ещё одним источником гастрономических радостей, пусть и не таким частым, были ярмарки. Агата Кристи называет их «своей главной радостью». Ярмарки, конечно, предлагали множество развлечений, недоступных в повседневной жизни. Одним из них был кокосовый тир (coconut shy). В нём требовалось попасть деревянным шариком по одному из кокосовых орехов, балансирующих на шестах.

Все сбитые кокосы доставались удачливому игроку. Старший брат Агаты был мастером в этом деле, но и самой девочке иногда удавалось попасть в цель — главным образом потому, что любезный хозяин аттракциона подводил её максимально близко.

Тогда кокосовые тиры были настоящими, не то что теперь, когда кокосовые орехи размещены таким образом, что фигура напоминает соусник, и только самое немыслимое совпадение удачи и меткости удара может привести к успеху. А тогда у игроков существовали реальные спортивные шансы. Из шести попыток одна всегда оказывалась удачной, а у Монти часто и целых пять.

Редким лакомством, которое появлялось только на ярмарках, была нуга:

За столом стоял продавец, откалывая нугу от гигантской бело-розовой глыбы, возвышающейся перед ним. Он громко выкрикивал: «А ну-ка, миленькие, здоровенный кусина за шесть пенсов! Хорошо, золотко, половину. А как насчет кусочка за четыре?» И так далее, и так далее. Конечно, у него были и готовые упаковки за два пенни, но принимать участие в торгах, конечно, было интереснее. «А вот это для маленькой леди. Да, вам на два с половиной пенни».

Агата обожала ходить на чай к друзьям (и принимать их на чай у себя). И это не поменялось с годами. Правда, сверстников, с которыми дружила, она впоследствии особо не помнила — в памяти отложились скорее совместные занятия:

Мы пили чай в саду и бегали вокруг толстого дуба, поедая девонширские сливки на булочках «тафф» (местная разновидность выпечки).

Девонширские сливки — особая страсть писательницы, явление поистине выдающееся, и о нём мы ещё поговорим. А вот булочки,  с которыми она ела их в детстве, поначалу поставили меня в тупик. Агата Кристи называет эти булочки tough cakes — поиск по названию ничего не дал. Но потом мне почти чудом попалось на глаза другое название — tuff cakes, и всё встало на свои места. Вероятно, маленькая Агата знала его только на слух, и не представляла, как оно правильно пишется. Tuff cakes, или просто tuffs, — это мягкие круглые булочки из дрожжевого теста. Девонширская версия булочек Сornish splits, которые пекут в соседнем Корнуолле. Сornish splits как-то больше на слуху, найти информацию о Devon tuffs сложнее. Тем не менее это очень похожие вещи. Такие булочки едят очень свежими, сразу из духовки. Их разрезают пополам и наполняют джемом и топлёными сливками.

Были в жизни маленькой Агаты и естественные простые удовольствия из разряда «подножного корма»: малина, зелёные яблоки, буковые орешки — всё это поглощалось во время игр в саду в огромных количествах. В целом, с аппетитом у девочки всё было в порядке: в детстве она мела всё подряд без заметных последствий для организма и фигуры.

Единственный приступ печени, от которого, помню, я очень страдала, случился, когда в сентябре я объелась неспелых яблок. Я ела их каждый день, но, видимо, один раз хватила лишку.
Еще я помню, как в шесть или семь лет поела грибов. Я проснулась от боли в одиннадцать часов вечера, бросилась в гостиную, где мама и папа устраивали многолюдный прием, и трагическим тоном объявила:
— Я умираю! Я отравилась грибами!
Мама быстро утешила меня, напоила настойкой из ипекуаны, непременно хранившейся в каждой домашней аптечке, и уверила, что на сей раз я не умру.
…И вообще, когда я вспоминаю былые времена, у меня складывается впечатление, что все обладали отменной пищеварительной системой. Подозреваю, что и тогда попадались люди с язвой желудка или двенадцатиперстной кишки, которые должны были проявлять осторожность, но никак не могу припомнить, чтобы кто-нибудь сидел на рыбной или молочной диете. Грубый век обжор? Да, но в то же время век радости и удовольствий. Принимая во внимание количество пищи, которое я поглощала в детстве и юности (потому что всегда была голодна), просто не могу взять в толк, как мне удалось остаться такой тощей, — в самом деле тощим цыпленком.

ТРАДИЦИОННЫЕ ПРИЁМЫ ПИЩИ

Помимо упоминаний всяких «неформальных» детских радостей, преимущественно сладких, очень интересно читать о том, как проходили самые обыкновенные застолья в семье Миллеров (это девичья фамилия Агаты Кристи), а также у их родственников и друзей. Это любопытнейшие свидетельства о культуре, во многом ушедшей в прошлое ещё при жизни писательницы. Сама она вспоминает о былых порядках с ноткой ностальгии. Целый штат прислуги (о ней ещё поговорим отдельно), избыточно богатое меню даже для ужинов в кругу семьи — всё это во многом отошло в прошлое после Первой мировой войны, а уж после Второй — и подавно. Но обстановка, в которой Агата росла и взрослела, была подлинно викторианской. Семья девочки знала счёт деньгам и не тратила их по пустякам, но должным образом организованная трапеза — это отнюдь не пустяки.

Если в дождливый день мы собирались пойти к друзьям на чашку чая, то полторы мили шагали под дождем в плащах и галошах. Мы никогда не вызывали кэба, разве что речь шла о настоящем бале и под угрозой оказывался бальный наряд.
С другой стороны, угощение, принятое в нашем доме, отличалось поистине невероятной роскошью по сравнению с тем, что обычно подают гостям теперь. Тут уж, казалось бы, никак нельзя было обойтись без помощи повара и поварят. Недавно мне попалось на глаза меню одного из наших давних обедов (на десять персон). Сначала предлагался выбор из двух супов — пюре и бульона, за ними следовали варёная тюрбо и филе морского языка. После этого шел сорбет, за ним седло барашка. И уж полной неожиданностью был омар под майонезом; на сладкое пудинг «Дипломат» или русская шарлотка и потом уже десерт. А все это приготовила одна Джейн. 

Интересно, что «сладкое» и «десерт» — это разные вещи. Десерт — это, как правило, что-то более лёгкое: фрукты, мороженое. И отдельным пунктом есть ещё сорбет, который подают между основными блюдами, чтобы освежить рот.

Иногда в семье случались периоды увлечения определёнными продуктами. Клара Миллер, мать Агаты, страстно любила разнообразие и легко поддавалась модным веяниям. Был период, когда семья ела яйца чуть ли не по три раза в день, потому что утверждалось, что это «самое питательное». Потом был рыбный период, когда основу меню составляли камбала и хек — «чтобы улучшить работу мозга». Но со временем всё возвращалось на круги своя.

В доме Тётушки-Бабушки обильные угощения тоже были в порядке вещей. Интересно описание «воскресного завтрака», на который собирались ближайшие родственники.

Как правило, огромный кусок холодного мяса, вишнёвый пирог со сливками, головка сыра и, наконец, десерт на лучших воскресных десертных тарелочках — и тогда и теперь, по-моему, изумительно красивых… После этой, достойной Гаргантюа трапезы все засыпали.
…А после сна мы играли в школьного учителя. И дядя Гарри, и дядя Генри были на редкость сильны в этой игре. Мы садились в ряд, и тот, кто был школьным учителем, вооружившись свернутой в трубку газетой, вышагивал перед остальными взад и вперед и грозным голосом спрашивал:
— Назовите дату изобретения иголок!
— Кто был третьей женой Генриха VIII?
— При каких обстоятельствах умер Уильям Руфус?
— Какой болезнью может быть заражена пшеница?
Тот, кто мог ответить, вставал и делал шаг вперед, а ответивший неправильно — назад. Думаю, эта игра была викторианской предшественницей современной викторины, которой мы теперь так увлекаемся. Дяди после нашей игры, выполнив долг внимательных сыновей и племянников, удалялись. Бабушка Б. оставалась попить чаю с кексом «Мадейра».

Название кекса «Мадейра» многих вводит в заблуждение. Обычно первая мысль: в его составе есть соответствующее вино (либо в тесте, либо кекс, уже готовый, пропитывается мадейрой). Второе логичное предположение: это кекс родом с острова Мадейра. На самом деле — ни то, ни другое. Кекс получил своё название благодаря традиции подавать его в качестве аккомпанемента к десертному вину, как правило — той самой мадейре. Сам же он представляет собой классический английский кекс из тех, которые называют «фунтовыми»: мука, масло, сахар и яйца для таких кексов берутся в равных долях. Традиционная ароматическая добавка — лимонная цедра.

Чтение по теме: Неожиданная вечеринка. Часть 2: избранные кексы (Дж. Р. Р. Толкиен. «Хоббит»)

Ещё одна столовая, в которую нам удаётся заглянуть, находится в доме мистера и миссис Б., знакомых семьи Миллер. Здесь разговор за столом всегда вертелся исключительно вокруг еды:

— Персифаль, дорогой, — рокотала миссис Б., — еще чуть-чуть этого изумительного барашка. До чего же он нежный!
— Как скажешь, Эдит, любовь моя. Разве что чуть-чуть. Разреши мне передать тебе каперсный соус. Великолепный, надо признаться. Дороти, милая, еще чуточку барашка?
— Heт, спасибо, папа.
— Далси? Совсем крошечный кусочек ножки? Нежной-пренежной?

Летом к стандартным приглашениям на обед добавлялся ещё один повод сходить в гости: по вечерам устраивались фейерверки, и из дома Миллеров их было практически не видно. Поэтому в такие дни в девять вечера у кого-то из приятелей, проживавших более удачно, собиралась компания. Гостей угощали лимонадом, мороженым и печеньем. Агата Кристи вспоминает эти вечеринки в саду с ностальгией: во взрослом возрасте она очень скучала по собраниям именно такого формата, так как не была поклонницей алкогольных напитков.

Какое изумительное мороженое подавали гостям — клубничное, ванильное, с фисташками, а кроме того, конечно, апельсиновую и малиновую воду, — и это был самый обычный ассортимент! — да еще все разновидности пирожных с кремом, сандвичей, эклеров, персики, гроздья мускатного винограда и нектарины. Вспоминая все это, я прихожу к выводу, что приемы практически всегда проходили в августе, потому что я совершенно не припоминаю, чтобы на них подавали клубнику со сливками.

Но главным событием года было, конечно, Рождество. Настоящий праздник чревоугодия! Агата Кристи вспоминает рождественский день в семье Уотсов (Нэн Уотс на долгие годы осталась лучшей подругой писательницы). Семья Миллеров обыкновенно гостила у Уотсов на Рождество. И здесь Агата «состязалась в пищеварительной доблести с Хамфри Уотсом», братом Нэн. Они в огромных объёмах поглощали все праздничные блюда без разбора. Агата отставала только по части устричного супа (не жаловала его как таковой) и трайфла (не любила вкус вина, которым пропитывался бисквит для него).

Вот как выглядело меню рождественского обеда.

В два часа — рождественский обед, при спущенных шторах, а в полумгле поблескивают украшения. Сначала устричный суп (я его не слишком жаловала), тюрбо, потом две индейки, вареная и жареная, и огромное жареное говяжье филе. Затем наступала очередь плампудинга, пирожков с сухофруктами и трайфла, начинённого шестипенсовиками, свинками, колечками, пуговицами и прочим в этом роде. И наконец снова разнообразнейший десерт. В одном из моих романов — «Рождественский пудинг» — я описала такой праздник. Убеждена, что такого никогда не доведется увидеть нынешнему поколению; в самом деле, сомневаюсь даже, что теперешние люди в состоянии одолеть подобную трапезу. Что же до нас, то наши желудки отлично с ней справлялись.

Далее, кстати, она уточняет, что именно входило в «разнообразнейший десерт»: «апельсины, элвасские сливы, карлсбадские сливы и засахаренные фрукты. И наконец, весь оставшийся день из кладовой приносили горстями шоколадные конфеты разных сортов, кому что понравится».

И это ещё не всё!

После сладостной праздности второй половины Рождественского дня (разумеется, для взрослых) — младшие читали, рассматривали подарки, продолжали есть шоколад и так далее — наступал оглушительный чай с необъятным, покрытым сахарной глазурью рождественским кексом и всем прочим — и наконец ужин: холодная индейка и горячие пирожки с сухофруктами. В восемь часов приходила очередь рождественской елки, снова увешанной подарками. Прекраснейший день, который оставался в памяти весь год до нового Рождества.

Кстати, раньше мне было не до конца понятно, как сочетались в меню одного дня рождественский пудинг и рождественский кекс. И вот, видимо, ответ (один из возможных): пудинг — часть обеденного меню, а кекс подают уже при следующем приёме пищи — к чаю.

Чтение по теме:
Английский рождественский кекс
Минс-пайс — рождественские пирожки с сухофруктами (Дж. Р. Р. Толкин, Чарльз Диккенс и другие)
Рождественский ужин (Чарльз Диккенс. «Рождественская песнь в прозе»)

ОТНОШЕНИЯ СО СЛУГАМИ

До Первой мировой войны сложно было представить себе семью благородного происхождения без полностью укомплектованного штата прислуги. Даже при скромном достатке и таких же позициях на социальной лестнице (как в случае с Миллерами) обходиться своими силами было категорически невозможно. В семье Миллеров слуг было трое — «а по тем временам меньше нельзя было себе представить». Это кухарка и две горничные. Ещё была няня, но няни занимали в домах особую позицию и к слугам не приравнивалась. Итого четверо наёмных работников.

С точки зрения нашей темы интереснее всего фигура кухарки Джейн. Она пришла в дом молоденькой девушкой и проработала у Миллеров всю жизнь, покинув свой пост только тогда, когда была готова совсем отойти от дел. Именно она единолично отвечала за все те обильные трапезы, о которых говорилось раньше. Ну и сама тоже любила покушать.

Когда я впервые увидела Джейн, она поразила меня своими размерами — одна из самых толстых женщин, каких я видела в жизни. У нее было спокойное лицо, разделенные на прямой пробор вьющиеся темные волосы, забранные в пучок на затылке. Щеки Джейн находились в непрерывном ритмическом движении, она неизменно жевала что-то — кусочек теста, свежевыпеченный скон или «каменный кекс», как большая добрая корова, постоянно жующая жвачку.
Из кухни появлялись великолепные блюда. После обильного «первого завтрака» в одиннадцать часов подавали изумительное какао и на подносе — свежевыпеченные «каменные кексы», сдобные булочки или, может, горячий пирог с джемом…
Слуги работали с утра до вечера не покладая рук. Джейн каждый день приготовляла к обеду пять различных блюд на семь или восемь персон. А если ждали гостей, то на двенадцать или больше, причем каждое блюдо дублировалось: два супа, два рыбных блюда и т. д….

Чтение по теме: Английские сконы: работа над ошибками и новые рецепты (Агата Кристи. «После похорон»)

«Каменные кексы» многим знакомы из книг о Гарри Поттере. «Автобиография» Агаты Кристи — первое нефантастическое произведение, где они мне встретились. Они из той выпечки, которая сегодня вышла из моды и позабылась, но когда-то были одним из дежурных вариантов быстрого угощения к чаю. По сути, это «ленивые сконы»: состав очень похож, но тесто не нужно раскатывать и потом вырезать из него булочки — просто выложить на противень максимально небрежно. Название говорит не о текстуре, а о внешнем виде: подразумевается, что эти «кексы» должны визуально напоминать камни. Поделюсь рецептом (даже двумя) в отдельном посте.

Так уж повелось, что чаепития на кухне собирали множество друзей нашей кухарки, один или два приходили навестить ее ежедневно. Из духовки появлялись противни с «каменными кексами». Никогда в жизни я не пробовала таких «каменных кексов», как пекла Джейн. Они были хрустящими, плоскими, полными изюма. Есть их горячими — все равно что побывать на Небесах.

Ещё в репертуаре Джейн было блюдо с похожим названием, но никому ни разу не удалось его попробовать.

Джейн по теперешним временам была отличной кухаркой, но мама иногда жаловалась, что ей не хватает воображения.
— Дорогая, что за пудинг будет у нас сегодня вечером? Придумайте что-нибудь интересное.
— Что бы вы сказали, мэм, о «каменном пудинге»?
«Каменный пудинг» был единственной идеей Джейн, но мама почему-то не слишком высоко оценила полет ее воображения; она сказала: «Нет, нам это не подходит, мы бы хотели что-нибудь другое». По сей день я не знаю, что такое «каменный пудинг», мама тоже не знала, но название показалось ей бездарным.

Я тоже не смогла найти такой пудинг в старых поваренных книгах, хотя, признаюсь, искала не слишком тщательно. Возможно, такой пудинг и впрямь существовал и был известен в определённых кругах, а может быть, это личное изобретение Джейн. Как бы то ни было, вкус его так и остался загадкой, в том числе для самой Агаты Кристи.

Маленькая Агата то и дело норовила проникнуть на кухню. Отношение Джейн к таким вторжениям зависело от её текущей загруженности. Накануне больших званых обедов девочку изгоняли из кухни беспощадно, откупаясь горстью изюма. В остальные дни слуги тоже не были настроены с ней играть: у них попросту не было на это времени.

Как все дети, я, конечно, всегда стремилась вовлечь в свою игру сначала маму, а потом кого-нибудь из слуг. Но в те времена, если в чью-то прямую обязанность не входило играть с детьми, тем приходилось играть самим. Слуги, хоть и настроенные очень дружелюбно, были по горло заняты своей работой, а потому обычно я слышала в ответ:
— А сейчас, мисс Агата, бегите играть. У меня полно дел.
Доброта Джейн ограничивалась горстью изюма или кусочком сыра, которые она давала мне, но с непременным условием съесть все это в саду.

В доме бабушки была своя «Джейн» — кухарка Ханна. С ней Агату тоже связывали умеренно-дружеские отношения.

Все хозяйство Тетушки-Бабушки держалось на старой, морщинистой кухарке Ханне, настолько же тощей, насколько пышнотелой была Джейн, — просто-напросто мешок костей; глубокие складки на лице и сутулая спина. Готовила она великолепно. Ханна тоже пекла домашний хлеб три раза в неделю, и мне позволялось присутствовать в это время в кухне, помогать и делать свои собственные маленькие буханки и крендельки.

«Буханка» в данном случае — это cottage loaf, традиционный тип английского хлеба. Это дрожжевой хлеб из белой муки, примечательный своей характерной формой. По сути, это две буханки, которые выпекаются одна на другой (та, что сверху, поменьше).

Ханна оказалась тем, человеком, который нашёл девочке занятие в трудный момент — когда умер её отец.

Мама поднялась с кровати, только чтобы пойти на похороны, все остальное время она лежала у себя в комнате. Два или три дня она абсолютно ничего не ела — я слышала, как об этом говорила Ханна. Вспоминаю Ханну с благодарностью. Добрая старая Ханна с изнуренным морщинистым лицом. Она позвала меня в кухню и попросила помочь ей смешать тесто.

Вообще, после смерти отца жизнь семьи заметно изменилась. По сути, от всей семьи остались только Агата и её мать — брат с сестрой на тот момент уже выросли и жили отдельно. Финансовое положение ухудшилось, и Клара Миллер блюла строжайшую экономию. Практически всё светское времяпрепровождение прекратилось. Дома считали каждую копейку, вместо трёх слуг осталось двое. Джейн тоже предложили перейти на службу в другое место, ведь с учётом её мастерства она была вправе рассчитывать на более выгодные условия. Джейн подумала-подумала — и решила остаться с Миллерами, несмотря ни на что.

Правда, у её великодушия обнаружилась обратная сторона: трудно было отучить её готовить с былым размахом. 

Если она готовила запечённое мясо, то это всегда был огромный кусок. На стол подавались громадные пироги с говядиной, колоссальных размеров тарты и варёные пудинги, достойные аппетита Гаргантюа. Мама говорила:
— Джейн, помните, что нас только двое.
Или:
— Пожалуйста, на четверых.
Но Джейн не воспринимала этих увещеваний.

Обычай Джейн ежедневно потчевать чаем своих друзей тоже наносил бюджету ощутимый урон. Ведь к чаю подавались пирожные, булочки, сконы, «каменные кексы» и тарталетки с джемом. В итоге удалось договориться и сделать эти сборища не ежедневными, а еженедельными. 

Трапезы Агаты и её матери тоже со временем упростились. По вечерам они ели макароны с сыром или рисовый пудинг. 

Понемногу маме удалось также взять на себя заказы, чем в былые времена занималась Джейн. Один из папиных друзей получал большое удовольствие, слушая, как Джейн по телефону отдает распоряжения:
— Я хочу шесть омаров — женских особей — и креветок, не меньше чем…
Это «не меньше чем» было излюбленным выражением в нашей семье. Кстати, «не меньше чем» заказывала не только Джейн, но и наша следующая кухарка, миссис Поттер. Что за благословенные времена были для торговцев!
— Но я всегда заказывала двенадцать филе камбалы, — в отчаянии говорила Джейн. Тот факт, что у нас не было теперь достаточно ртов, чтобы съесть двенадцать филе, даже считая ее и ее помощницу, не укладывался в голове Джейн.

Это всё любопытные подробности жизни, но в целом режим экономии особо не волновал Агату: она не чувствовала себя ущемлённой или чего-то лишённой.

Что купить — леденцы или шоколад — не так уж важно. К тому же я всегда предпочитала камбале скумбрию, а вид мерланга с собственным хвостом во рту всегда казался мне верхом совершенства.

В какой-то момент врачи рекомендовали маме поехать за границу, чтобы сменить обстановку и отдохнуть. Юная Агата осталась на хозяйстве одна. Она очень гордилась своей самостоятельностью и с видом знатока отдавала указания по части меню. Джейн терпеливо соглашалась, но всегда умела повернуть всё так, как считала правильным.

Джейн приготовляла всегда только то, что считала нужным, но разыгрывала великолепный спектакль, выслушивая мои самые дикие предложения.
— Не приготовить ли нам жареную утку и меренги? — спрашивала я.
И Джейн соглашалась:
— Да, конечно.
Но она не уверена, есть ли у нас утка, а меренги… — как раз сейчас нет белков, может быть, лучше подождать, пока для чего-нибудь понадобятся желтки, а пока поедим то, что уже приготовлено, — этим и кончалось. Но дорогая Джейн была всегда исполнена такта. Она называла меня мисс Агата и разрешала мне чувствовать себя важной особой.

В целом, характерная черта всех слуг довоенного времени — чувство собственного достоинства. Они знали себе цену, были убеждены, что по праву занимают своё место, и гордились этим. Выросшая в такой обстановке Агата сама полушутя размышляла, не пойти ли ей в горничные.

Спрос на горничных, особенно высокого роста, не падал никогда. Рослой горничной найти работу было не трудно — почитайте чудную книжку Марджери Шарп «Клуни Браун» — а я не сомневалась, что справлюсь с ней наилучшим образом. Я знала, когда какими бокалами сервировать стол, могла открывать и закрывать входную дверь, чистить столовое серебро — мы всегда сами чистили дома серебряные рамки для фотографий и всякие безделушки, — а также достаточно умело прислуживать за столом.

Слугам, привыкшим, что у них есть своё прочное место в жизни и определённые условия работы, на которые они всегда могли рассчитывать, было непросто мириться с переменами, которые принесла война. В этот период в доме Миллеров была, что называется, текучка кадров.

На их место пришли две служанки в летах, у которых тяготы военного времени вызывали недоверие и глубокое возмущение.
— Извините меня, мэм, — дрожащим от негодования голосом сказала старшая из них, Мэри, спустя несколько дней, — нас не устраивает питание. — На этой неделе мы дважды ели рыбу, а ещё внутренности животных. — Я привыкла каждый день съедать полноценный кусок мяса.
Мама попыталась втолковать ей, что введены ограничения и мы должны есть рыбу и то, что красиво называлось «съедобными субпродуктами», два или три раза в неделю. Мэри только качала головой.
— Это несправедливо. Никто не имеет права так обращаться с нами, это несправедливо.
Она добавила заодно, что в жизни никогда не пробовала маргарина. Тогда мама прибегла к известному в военные времена трюку, завернув маргарин в бумагу из-под масла, а масло в обертку из-под маргарина.
— Попробуйте то и другое, я никогда не поверю, что вы сумеете отличить масло от маргарина.
Две старушки презрительно переглянулись, потом попробовали и определили. У них не возникло ни малейших колебаний:
— Ясное дело, — это масло, а это — маргарин, мэм, чего тут сомневаться.
— Вы в самом деле думаете, что разница столь велика?
— Да, думаю. Я не выношу вкуса маргарина — мы обе его не выносим. Меня просто тошнит от него. — И они с отвращением протянули масло обратно маме.
— А другое вам нравится?
— Да, мэм, прекрасное масло. Это уж само собой.
— Что ж, — сказала мама, — я должна сказать вам, что то было масло, а это — маргарин.
Сначала они не верили. Потом, убедившись в своей ошибке, страшно обиделись.

Но всё же Клара Миллер была из того поколения, которое твёрдо знало, что в случае со слугами уважение должно быть взаимным. И всегда, когда можно было, придерживалась этого принципа. Возвращение сына Монти перевернуло её дом вверх дном ещё и потому, что тот не желал ничего слышать о неписанных правилах поведения.

Монти вел африканский образ жизни. Система питания состояла в том, что он требовал кормления тогда, когда ему хотелось есть, даже в четыре часа утра. Это было его любимое время. Он звонил, вызывал слуг и велел нести котлеты и бифштексы.
— Не понимаю, мама, что ты имеешь в виду, говоря: «Нужно думать о слугах». Ты платишь им за то, чтобы они готовили, если не ошибаюсь.
— Да, но не среди ночи!
— Это было всего за час до рассвета. Я привык вставать в это время. Хорошее время, чтобы начать новый день.

ПРИПАСЫ В ДОМЕ

Вместительная кладовая была неотъемлемой частью викторианского дома. Для ребёнка это была настоящая пещера Али-Бабы. Агата Кристи вспоминает, как выглядела такая кладовая в доме её бабушки.

Одним из важных утренних событий был поход Бабушки в кладовую, расположенную рядом с боковой дверью в сад. Я немедленно возникала перед ней, и она восклицала:
— Что здесь надо этой малышке? — Полная надежд малышка ждала и таращила глаза на полки, битком набитые разными припасами.
Ряды банок с джемом и заготовками; коробки с финиками, фрукты в сиропе, инжир, вяленые сливы, вишня, ангелика, пакеты с изюмом и коринкой и, конечно, глыбы масла, мешки с сахаром, чаем, мукой. Вся съедобная часть домашнего обзаведения находилась здесь и торжественно изымалась соответственно нуждам каждого дня. При этом тщательно учитывалось соотношение с взятым накануне. Стол Тетушки-Бабушки всегда отличался щедростью и был общим для всех обитателей дома, но она терпеть не могла «расточительства». Все нужное должно было всегда наличествовать в хозяйстве, а вчерашнему не следовало пропадать. Бабушка отвинчивала крышку на банке с вялеными сливами, и я радостно бежала в сад с полными руками лакомства.

Чтение по теме: Засахаренные сливы и их однофамильцы

Другая кладовая, в которую мы можем заглянуть, находится в Эбни, в доме друзей семьи — тех самых Уотсов, у которых Миллеры обычно гостили на Рождество.

Эбни был настоящим раем для гурманов. У миссис Уотс существовала так называемая домашняя кладовая с «запасами». Она отличалась от Бабушкиной кладовой, представлявшей собой нечто вроде надежно запертого домика с сокровищами, из которого доставали разные разности. К кладовой миссис Уотс доступ был открыт, и полки, выстроившиеся вдоль всех стен, были заставлены всевозможными лакомствами. С одной стороны лежали исключительно шоколадные лакомства, коробки с шоколадом всех сортов, шоколадные конфеты со сливочной начинкой в фирменных упаковках, печенье, имбирные пряники, фрукты в сиропе, джемы и так далее.

Не только рай для гурманов и испытание силы воли, но и, наверное, изрядная статья бюджета при таком подходе, когда в кладовку может войти кто угодно и взять что угодно. Порядки в бабушкином доме всё же были куда прагматичнее.

Рачительность бабушки по части домашнего хозяйства, видимо, прогрессировала с годами. На закате своей жизни бабушка, почти полностью потерявшая зрение, вынуждена была покинуть свой дом и перебраться в дом Агаты и её матери. Это случилось, когда Агата была уже взрослой девушкой, вскоре после войны. Перед переездом нужно было разобрать все бабушкины вещи. Как выяснилось, обширные бабушкины припасы по большей части испортились.

Джемы покрылись плесенью, чернослив скис, пачки масла и сахара, завалившиеся вглубь и погрызенные мышами, — все, свидетельствовавшее об ее скрупулезной предусмотрительности, все, что она покупала, хранила и берегла на будущее, теперь обратилось в грандиозный памятник потерям! Думаю, именно это причиняло ей самую острую боль — потеря. Были здесь и ее ликеры домашнего приготовления — они, по крайней мере, сохранив алкоголь, находились в хорошем состоянии. Тридцать шесть оплетенных бутылей вишнёвого бренди, вишневого джина, терносливового джина, терносливового бренди и прочего тоже были погружены в фургон для перевозки мебели. По прибытии насчитали только тридцать одну.
— Вы только подумайте, — сказала Бабушка, — и эти мужчины еще говорили, что они все трезвенники!

Интересно, что бабушка использует здесь слово teetotallers, то есть буквально — «пьющие только чай». Титотализм (teetotalism) — это не просто жизненный принцип, а целое общественное течение, зародившееся в Англии в начале XIX века. Его приверженцы активно пропагандировали полный отказ от алкоголя в пользу чая (ну и сами его практиковали, разумеется).

Перебравшись в Эшфилд (дом Миллеров в Торки), бабушка продолжила делать запасы.

Две дюжины консервных банок с сардинами ровнехонько выстроились на чиппендейловском секретере. Там они и стояли, прочно всеми забытые, так что, когда мама, уже после войны, продавала некоторые из предметов мебели, человек, пришедший забрать секретер, с виноватым смешком сказал:
— По-моему, тут наверху множество сардин.
— О, в самом деле, — смутилась мама. — Да, возможно. — Она не стала пускаться в объяснения. Человек ни о чем не спрашивал. Сардины убрали.
— Наверное, — сказала мама, — надо пошарить, что там на других шкафах.
Сардины и пакеты с мукой еще долгие годы попадались нам в самых неожиданных местах. Неиспользуемая корзина для белья в кладовой оказалась полна муки, слегка червивой. Но ветчину мы успели съесть — она не испортилась. Снова и снова мы натыкались на горшки с медом, бутылки с вялеными сливами и консервы, хотя последних было не так уж много. В целом, Бабушка относилась к консервам в высшей степени неодобрительно, считая их источником отравлений трупным ядом. Она признавала только закупоренные лично ею бутылки и банки.
Кстати говоря, в дни моей юности никто не признавал консервов. Когда девушки отправлялись на танцы, их всегда предупреждали:
— Будьте очень осторожны, ни в коем случае не ешьте омаров. Никогда не знаешь — может быть, они консервированные! — это слово произносилось со страхом. Если бы тогда кто-нибудь представил себе, что вскоре люди начнут питаться главным образом мороженой пищей и консервированными овощами, с каким ужасом они отнеслись бы к этому.

Содержимое кладовой в Эшвилде ещё раз всплывает в повествовании, когда в дом впервые заявляется Арчи Кристи, будущий муж писательницы. Он свалился как снег на голову, Клара Миллер угостила его чаем и срочно вызвала дочь из гостей (Агата пила чай у соседей).

Время шло, а мы все не переставали болтать. Подавая друг другу понятные только женщинам секретные знаки, мы с мамой советовались, следует ли пригласить нежданного гостя на ужин, а если приглашать, то есть ли, чем его кормить. Только что прошло Рождество, поэтому я знала, что в кладовой хранится холодная индейка, и просигналила маме согласие: мама спросила Арчи, не пожелает ли он задержаться и пообедать с нами. Он не заставил себя уговаривать. Мы покончили с холодной индейкой, съели салат и, по-моему, сыр и провели прекрасный вечер.

ТОНКОСТИ ЭТИКЕТА

Представители старшего поколения (читай: викторианцы) определённо знали толк в сытной пище и следили за тем, чтобы дома всегда был надлежащий запас провизии. При этом в воспоминаниях Агаты Кристи именно они оказываются убеждёнными приверженцами условностей по части еды. Помните наставления Мамушки из «Унесённых ветром»? Бабушка Агаты придерживалась похожих убеждений.

Она рассказывала мне, что в ее молодые годы юная девушка в присутствии джентльменов могла позволить себе за обедом лишь поклевать что-нибудь самое легкое. Основные блюда приносили ей в спальню потом.

Другой эпизод, запечатленный в памяти писательницы, ещё больше напоминает сборы Скарлетт О’Хара на барбекю в начале книги.

Помню, еще совсем крошкой я наблюдала, как старая Ханна, Бабушкина кухарка, одевает на бал одну из самых хорошеньких маминых подруг. Ханна зашнуровывала ее в тугой корсет.
— А теперь, мисс Филлис, — сказала Ханна, — поставьте ногу на кровать и наклонитесь, я буду затягивать. Не дышите.
— Но, Ханна, я не могу выдержать, правда, не могу. Я не могу дышать.
— Ничего-ничего, моя милочка, не шевелитесь, вы прекрасно можете дышать. Придется вам не слишком много есть, оно и к лучшему, потому что молодым леди не подобает много есть у всех на виду — это неделикатно. Вы должны вести себя как настоящая юная леди. Вот теперь прекрасно. Подождите, я измерю вам талию. Как раз: сорок шесть с половиной сантиметров; я могла бы затянуть до сорока шести.
— Сорок шесть с половиной тоже хорошо, — вздохнула страдалица.
— Вы будете очень довольны, когда появитесь там с такой тонкой талией. Представьте себе, что именно в этот вечер явится ваш суженый? Не хочется же вам, в самом деле, чтобы он увидел вас поперек себя шире?

Мама Агаты — представительница уже следующего, поколения, но и она строго блюла приличия. Когда Арчи Кристи приглашает Агату, по сути, на первое свидание, возникает неловкий момент.

В первый вечер он пригласил меня на концерт в Эксетер — еще когда мы танцевали с ним на балу, я упомянула, что люблю музыку, — а после концерта предложил отправиться в отель «Редклифф» выпить чаю. Я сказала, что охотно пошла бы… Мама сказала, что вполне одобрительно относится к тому, чтобы я пошла на концерт, но, увы, никак не может согласиться, чтобы я пошла пить с ним чай в отель. (Должна сказать, что с нынешней точки зрения такие правила выглядят несколько странно. С молодым человеком дозволялось играть в гольф, кататься верхом, кататься на коньках, но вот пить чай в отеле в обществе юноши считалось risque, хорошие матери не позволяли этого своим дочерям.) В конце концов было принято компромиссное решение: мы можем выпить чай в буфете эксетерского вокзала — не самое романтическое место.

Но сама Агата, конечно, была девушкой куда более современной. Ей предстояло жить в XX веке и получить максимум от того, что он мог ей предложить. Об этом — в следующей части моего рассказа.