Еда в жизни Агаты Кристи. Часть 2: взрослая жизнь (по книге «Автобиография»)

Здравствуйте, друзья! Это уже сродни суеверию, но примета всякий раз срабатывает: стоит мне анонсировать публикацию, привязанную к конкретной дате, — обязательно что-нибудь произойдёт и помешает ей выйти в задуманный срок. Так случилось и с продолжением моего рассказа о еде в жизни Агаты Кристи. Сегодня спешу наверстать упущенное. Давайте продолжим знакомство с жизнью писательницы через призму гастрономии. Начало тут (если вы уже забыли, с чего всё начиналось, можно освежить в памяти). Первая часть рассказа была посвящена детству Агаты, сегодня же речь пойдёт о том, с чем ей довелось столкнуться во взрослом возрасте.

БЫСТРЫЕ ССЫЛКИ:

• Семейная жизнь
• Путешествия и жизнь за границей
• Еда в произведениях Кристи
• Любимые блюда Агаты Кристи

СЕМЕЙНАЯ ЖИЗНЬ

Итак, на горизонте появился будущий муж писательницы — Арчибальд Кристи. Далеко не первый кавалер: у Агаты всегда было немало поклонников. Предложение руки и сердца тоже было не первым. Писательница недоумевает, с какой лёгкостью делались матримониальные выпады во времена её молодости: многие юноши предлагали девушкам пожениться словно от нечего делать, как элемент вежливой беседы ни о чём, совершенно не задумываясь о серьёзности такого шага.

Брак с Арчи тоже был авантюрой: материальное положение жениха было шатким, невеста не обладала заслуживающим внимания приданым. Предполагалось, что это будет долгая помолвка, и пожениться они смогут ещё не скоро. В итоге помолвка Агаты и Арчи длилась полтора года, балансируя на грани расторжения, а потом… Война внесла свои коррективы. Обстановка располагала к решительным действиям и опрометчивым поступкам. Никто не говорил этого вслух, но все понимали: Арчи может погибнуть в любой момент. Влюблённые поженились каким-то чудом во время одной из его увольнительных, обегав кучу инстанций и с трудом найдя викария, который мог провести церемонию.

Так началась семейная жизнь Агаты. Первые годы этого брака пришлись на войну и суровый послевоенный период. Во время войны молодожёны виделись урывками и старались скрасить эти встречи всеми возможными способами. Одним из таких простых удовольствий, конечно, была еда.

Арчи никогда не говорил о войне: ему хотелось только одного — забыть о ней. Мы наслаждались едой, насколько позволяла система ограничений, гораздо более справедливая, чем во время Второй мировой войны. Где бы вы ни ели, дома или в ресторане, мясо можно было купить только по купонам. Решение проблемы во время Второй мировой войны представляется мне менее этичным: если вы были в состоянии заплатить за трапезу, то могли есть мясо в ресторане хоть каждый день, потому что в ресторанах не требовалось никакого документа.

После войны жизнь не сразу вернулась в привычное русло. Агата только училась вести домашнее хозяйство самостоятельно, и в таких условиях это было непросто. Чета Кристи поселилась в лондонской квартирке по адресу Нортвик-террас, 5. Едва ли не главным достоинством этого жилья была соседка — миссис Вудс. Она оказалась незаменимой наставницей по части всяких житейских мудростей. В частности, миссис Вудс учила Агату делать покупки в лавках.

— Торговец рыбой снова надул вас, дорогая, — говорила она, — эта рыба несвежая. Вы не щупали ее, как я вас учила. Вы должны потрогать ее, посмотреть, какие у нее глаза, и ткнуть в них.
Я с сомнением посмотрела на рыбу; тыкать ее в глаза, по-моему, было непозволительной вольностью.
— Не забывайте про хвост — это тоже очень важно. Дерните рыбу за хвост и проверьте, твердый он или мягкий. А теперь апельсины. Я знаю, вы любите иногда побаловать себя апельсинчиком, несмотря на цену. Но их же просто замочили в кипятке, чтобы они выглядели свежее. В этом апельсине нет ни капли сока.
Так оно и оказалось.

Выдающимся событием в послевоенной жизни Агаты Кристи стал первый продовольственный паёк, полученный Арчи. В нём обнаружился огромный кусок говядины, причём по его виду было совершенно невозможно определить, что это за отруб. Мясо водрузили на стол, и две женщины — Агата и миссис Вудс — долго с благоговением ходили вокруг него кругами. «Это было самое прекрасное зрелище за последние годы». В итоге решено было, что мясо собственноручно зажарит миссис Вудс — жалкая духовка в квартирке Кристи явно была для этого не приспособлена. В итоге получился роскошный ужин. Мясо, конечно, было не слишком нежным, но «в молодости зубы крепкие». Это было самое вкусное, что Агата съела за последние три года, а вот Арчи был несколько обескуражен её реакцией и аппетитом.

Разумеется, и сама миссис Вудс получила свою долю вожделенного угощения и приняла её с благодарностью. Её кузен Боб работал в бакалее и щедро снабжал родственников сахаром, маслом и маргарином, но мясо — совсем другое дело. Именно в этот момент Агата «до конца осознала золотое правило жизни, ее неукоснительный закон: все зависит от того, знаете ли вы нужных людей». 

Что касается мяса и вообще всяких роскошеств военного времени, то, конечно, богатые имели некоторые преимущества, но в целом, мне кажется, в лучшем положении находился рабочий люд, потому что почти у каждого оказывался брат, друг, зять или еще кто-нибудь крайне полезный, работавший в молочной, в бакалее им где-нибудь еще. Насколько я могу судить, к мясникам это не относилось, но все бакалейщики были связаны между собой тесными узами братства. Я ни разу не видела, чтобы кто-нибудь придерживался лимитов. Все брали положенное, но при этом никогда не отказывались от лишнего фунта масла или баночки варенья, совершенно не ощущая, что поступают не вполне честно. Дело семейное. Ясно, что Боб должен позаботиться прежде всего о своей семье. И потому миссис Вудс всегда могла угостить нас всякой всячиной.

Миссис Вудс вообще активно помогала Агате на кухне: она готовила для супругов Кристи так называемую «серьезную» еду. Агата же занималась более лёгкими блюдами. В девичестве она, как и многие сверстницы, посещала курсы кулинарии, но тут выяснилось, что на практике от них мало толку. Среди блюд, которые раньше были в её репертуаре, писательница вспоминает всяческие пироги с джемом (jam pies), а также «жабу-в-норе» (toad-in-the-hole). Но это оказалось совсем не то, чего требовала супружеская жизнь. Скажу пару слов о «жабе-в-норе» для тех, кто с ней не знаком. Это блюдо представляет собой мясные колбаски, запечённые в тесте для йоркширского пудинга. Довольно простое в приготовлении и питательное угощение с запоминающимся названием. Если нет проблем с тем, где достать мясные колбаски (думаю, в послевоенные годы с ними были перебои), вполне можно скрасить «жабой» свою семейную трапезу.

Ещё одним хорошим подспорьем для молодой хозяйки были муниципальные кухни. Так называемые National Kitchens открылись во время войны в разных районах Лондона, чтобы помочь горожанам в условиях продовольственного дефицита. Здесь можно было приобрести готовую еду, которую упаковывали в контейнеры. По свидетельству Агаты Кристи, пища была хорошо приготовленной, пусть и из простых ингредиентов.

Кроме того, существовали ещё бульонные кубики — с них супруги Кристи обычно начинали свою трапезу. Арчи называл такие супы «песочно-каменными» — по мотивам какого-то русского рассказа или анекдота… У кого-нибудь, кстати, есть идеи, откуда это? В пересказе Стивена Ликока он звучал так: «Возьмите песок и камни и взбейте их, чтобы получился пирог». Бульонные кубики работали по тому же принципу.

Но у Агаты всё же были свои фирменные блюда. Одним из них оказалось суфле. Сложное в исполнении сырное суфле неоднократно встречается в её воспоминаниях. Правда, супруг не всегда мог оценить усилия Агаты. Как выяснилось, Арчи страдал диспепсией на нервной почве. Часто, придя домой, он не мог проглотить ни кусочка. Если Агата как раз готовила в этот вечер своё фирменное сырное суфле, то очень огорчалась. Вместо того, чтобы отдать ему должное, Арчи высказывал пожелания, достойные беременной женщины.

У каждого есть свои убеждения относительно пищи, которую следует употреблять во время болезни. Но идеи Арчи казались мне из ряда вон выходящими. Вот он лежит на кровати, издавая громкие стоны. И вдруг говорит:
— Думаю, сейчас хорошо пошла бы патока — тёмная или светлая. Ты можешь сделать мне что-нибудь с патокой? — и я старалась изо всех сил.

Чтение по теме:
Немного о специфических английских ингредиентах

Впрочем, в этом плане супруги поменялись местами, когда Агата забеременела. У неё был жёсткий токсикоз, который длился до самых родов. Арчи старался изо всех сил в попытках накормить жену — как правило, тщетных.

Арчи, который терпеть не мог больных и, если кто-нибудь заболевал, всегда норовил потихоньку улизнуть из дома под предлогом того, что «не хочет мешать и беспокоить», на сей раз был на удивление заботлив. Чего только он не придумывал, чтобы развеселить меня! Как-то притащил омара — по тем временам весьма дорогое удовольствие — и, чтобы сделать мне сюрприз, положил его на кровать. Как сейчас помню, когда я вошла и увидела у себя на подушке омара с причудливой головой, хвостом и огромными усами, я хохотала до упаду. Мы устроили чудесный ужин. И хоть очень скоро весь съеденный мною омар отправился в таз, я получила удовольствие, по крайней мере, в момент, когда смаковала его. Арчи был настолько благороден, что сам разводил для меня «Бенджерз фуд», который я потребляла по рекомендации миссис Вудс как пищу, имеющую больше шансов задержаться в желудке. Помню обиженное выражение лица Арчи, когда он приготовил мне бенджеровскую кашку, охладил, и я, попробовав, похвалила: «На сей раз все превосходно, никаких комков», — а через полчаса со мной случилось привычное несчастье.
— Послушай, — оскорбленно заметил Арчи, — какой смысл мне все это готовить? С тем же успехом ты можешь вообще не есть.

Benger’s Food — это спецпитание для больных и ослабленных. По составу — порошок на основе пшеничной муки, с добавлением пищеварительных ферментов, витаминов и минералов. Ферменты помогали усвоению молока и муки. Собственно, порошок нужно было разболтать в тёплом молоке — получался своеобразный коктейль. Видимо, присутствовали ещё всякие ароматизаторы, потому что дети в ту пору, по воспоминаниям, были готовы притворяться больными, лишь бы получить внеурочную порцию питательного напитка. Помимо больных, на которых Benger’s Food должен был оказывать целительное действие, этот напиток рекомендовали для кормления грудных детей. Можно сказать, что Benger’s Food использовался в качестве молочной смеси («настоящие» молочные смеси на тот момент тоже уже давно существовали).

С рождением дочери в жизни Агаты появились постоянные помощницы — служанка и няня. Супруги Кристи, конечно, были стеснены в средствах, и всё же по тем временам невозможно было себе представить семью приличного происхождения, выращивающую отпрыска без посторонней помощи.

Первой служанкой в семье Кристи стала давняя знакомая Агаты по имени Люси, а первой няней маленькой Розалинды — Джесси, много лет проработавшая няней в английской семье в Нигерии. Впрочем, Люси через какое-то время пришлось покинуть службу: она вышла замуж. На её место пришла Роза.

Роза и Джесси отлично поладили друг с другом — Джесси поведала Розе о своей жизни в Нигерии и о том, какое удовольствие иметь в своем распоряжении неограниченное количество негров, а Роза рассказала нам о том, сколько ей пришлось перенести в жизни:
— Я голодала. Знаете, что мне давали на завтрак?
Я ответила, что понятия не имею.
— Копченую рыбу, — мрачно сообщила она. — Только чай, одну копченую рыбку, тост, масло и джем. Я так отощала, что чуть не умерла от дистрофии.
Теперь никаких признаков дистрофии в Розе заметно не было, напротив, она выглядела пышечкой. Однако я взяла на заметку, что если у нас на завтрак будет копченая рыба, то для Розы следует оставлять две или три штуки, а кроме того, ей всегда надо давать яичницу с беконом в неограниченном количестве.

Копчёная рыба на завтрак может показаться странной идеей, но на самом деле это очень традиционное явление. Речь идёт об особой разновидности копчёной селёдки — kippers. Сейчас так уже почти никто не завтракает, а вот в первой половине XX века — сплошь и рядом. Kipper — это не слишком крупная селёдка, которую сначала разрезали по спинке, распластали бабочкой, засоли, а потом закоптили (методом холодного копчения). К завтраку её подают (подавали) на стол целиком, причём в горячем виде: считается, что термообработка необходима для безопасности в  случае с сельдью холодного копчения. Чаще всего кипперсы для завтрака жарят на сковороде. Более деликатный способ — залить кипятком, чтобы рыба полностью прогрелась, а затем извлечь, обсушить, смазать сливочным маслом — и в горячую духовку на несколько минут. Что интересно, это отнюдь не выбор бедняков, как можно предположить: например, у Вудхауса кипперсы — один из стандартных завтраков Берти Вустера. Сегодня в кафе и отелях по всей стране «традиционный английский завтрак» — это нечто совсем иное, ближе по сути к яичнице с ветчиной, тоже упомянутой выше. Но некоторые рестораны (обычно не из дешёвых), специализирующиеся на «старой доброй» английской кухне, предлагают кипперсы в своём меню завтраков. Надеюсь когда-нибудь попробовать — из чисто исследовательского интереса.

Со служанкой впоследствии пришлось расстаться. Няни тоже сменяли друг друга, и в какой-то момент в доме Кристи появилась мисс Уайт, которая с лёгкой руки Розалинды (так звали маленькую дочку Агаты) превратилась в «Сайт».

Сайт прекрасно вписалась в наш домашний обиход. Исполненная достоинства и ловкая во всем другом, готовить она, однако, умела не лучше меня, поэтому всегда выполняла лишь подсобную роль. В нашем тогдашнем положении приходилось помогать друг другу во всем. Хотя свое коронное блюдо было у каждой из нас: у меня — сырное суфле, беарнский соус и старый английский силлабаб, у Сайт — тарталетки с джемом и маринованная селедка, ни одна из нас понятия не имела о том, что называется «сбалансированным рационом». Если мы хотели подать запечённое мясо с овощами — морковью, брюссельской капустой и картошкой, а после этого пудинг, непреодолимым препятствием оказывалось то, что мы не знали, сколько времени готовятся все эти продукты. Брюссельская капуста разваривалась и превращалась в кисель, в то время как морковка оставалась слишком твердой. Но мало-помалу мы кое-чему научились.

В этом отрывке каждое блюдо заслуживает внимания. Начать хотя бы с мясного жаркого — что может быть типичнее для английской кухни, чем кусок хорошего мяса, запечённый целиком и поданный на стол в сопровождении традиционного набора овощей: моркови, картофеля, брюссельской капусты? Добавьте к этому соус грейви и йоркширские пудинги — получится полный набор для Suday Roast (воскресного жаркого), а то и центральное горячее блюдо на Рождество (в последнем случае, правда, роль мяса должна исполнять крупная птица — чаще всего индейка). В общем, неудивительно, что Агата и Сайт так упорно пытались освоить одновременное приготовление перечисленных продуктов.

Чтение по теме:
Йоркширские пудинги с мясным соусом

«Фирменные блюда» каждой из них тоже очень любопытны. Меня в этом перечне покорило даже не сырное суфле, а старый английский силлабаб. Силлабаб — старинный английский десерт из белого вина, сливок, лимонного сока и цедры. Он известен по меньшей мере с XVI века.

Беарнский соус — один из традиционных соусов французской кухни, готовится на базе сливочного масла и яичных желтков. В Англии все эти соусы тоже были хорошо известны, так как вся «высокая» кухня издавна была подвержена сильному французскому влиянию. Суфле, в общем-то, родом оттуда же, но надо заметить, что в Англии это блюдо получило своё развитие. Пожалуй, напишу о суфле отдельный пост с рецептами. А вот о тарталетках с джемом я уже писала — тоже предельно традиционный английский десерт. И, конечно, селёдка! Снова она. Важная для английской диеты рыба, как ни крути.

Чтение по теме:
Королевские тарталетки (Л. Кэрролл. «Алиса в Стране Чудес»)

Селёдка появляется в повествовании ещё пару раз, причём оба — в контексте Второй мировой войны. Тогда она стала одним из вожделенных лакомств, которые перепадали не каждый день. Наравне с консервированными омарами.

Стэфен Глэнвил пока оставался в Лондоне, чему я была очень рада. Иногда он заезжал за мной в больницу и отвозил к себе в Хайгейт поужинать. Обычно мы таким образом отмечали получение продуктовых посылок.
— Я получил масло из Америки — у тебя есть какой-нибудь консервированный суп?
— Мне прислали две банки омара и целую дюжину яиц — коричневых.
Однажды он сообщил, что у него есть настоящая свежая селедка — с Восточного побережья. Мы явились на кухню, и Стэфен торжественно вскрыл посылку. Увы, увы! О, дивная селедка, о которой мы так мечтали! Теперь место ей было лишь в кастрюле с кипящей водой. Какой печальный вечер!

В другом эпизоде военного времени вновь фигурирует копчёная селёдка kippers. Она сопровождает сцену воссоединения Агаты и её второго мужа — Макса Маллоуэна.

Я села на другой, случайно подвернувшийся поезд, который в конце концов довез меня до какой-то станции в Хэмпстеде, не слишком далеко от моего дома на Лоун-роуд; оттуда я шла пешком, неся привезенную из Уэльса копченую селёдку [kippers] и чемодан. Усталая и замерзшая, добравшись до дома, я начала одновременно зажигать газ, снимать пальто и распаковывать вещи. Бросив рыбу на сковородку, я услышала внизу, у парадной двери какой-то щелчок и заинтересовалась, что бы это могло быть. Выйдя на балкон, взглянула вниз, на крыльцо. По ступенькам поднималась фигура, с ног до головы обвешанная каким-то лязгающими предметами — словно карикатура на бравого Билла времен первой мировой войны. Может, самым подходящим сравнением для нее было бы сравнение с Белым Рыцарем. Трудно представить себе, что можно так чем-то обвешаться. Но сомнений в том, кто это, быть не могло — мой муж! Уже через две минуты все мои страхи — что он переменился, что все будет теперь по-другому — рассеялись. То был Макс! Словно он уехал только вчера и вот вернулся. Мы вернулись друг к другу. Ужасный запах подгоревшей рыбы достиг наших ноздрей, и мы бросились в квартиру.
— Что, черт возьми, ты готовишь? — спросил Макс.
— Копченую рыбу, — ответила я. — Хочешь? — Мы взглянули друг на друга. — Макс, — сказала я, — ты же стал килограммов на пятнадцать тяжелее!
— Около того. Но и ты не похудела, — добавил он.
— Это потому, что ела одну картошку, — попыталась оправдаться я. — Когда нет мяса, приходится есть слишком много картошки и хлеба.
Вот так. На двоих у нас было теперь килограммов на двадцать пять больше веса, чем когда он уезжал. Казалось бы, должно было быть наоборот.
— Я думала, что жизнь в пустыне скорее способствует похуданию, — заметила я.
Макс ответил, что пустыни вовсе не способствуют похуданию, потому что там нечего делать, кроме как сидеть, есть жирную пищу и пить пиво.
Какой это был чудный вечер! Мы ели подгоревшую рыбу и были счастливы!

ПУТЕШЕСТВИЯ И ЖИЗНЬ ЗА ГРАНИЦЕЙ

Агата Кристи — типичная англичанка, не так ли? До сих пор мы говорили только о том, что связано с её жизнью на родине. Но заметная часть событий «Автобиографии» относится к другим странам: за свою долгую жизнь писательница успела поколесить по свету.

Первые впечатления от жизни за границей Агата получила ещё в детстве: семья Миллеров какое-то время жила на юге Франции, в городе По, и вернулась в Англию, прихватив с собой гувернантку-француженку для Агаты. Во Франции Мари была всего лишь помощницей портнихи, но для своей маленькой подопечной оказалась настоящим сокровищем. Пожалуй, всё, что я сейчас пишу, может быть истолковано неверно: длительное пребывание за границей, гувернантка… Но в то время пожить в Европе для англичан было просто. Для этого не требовалось свободных финансов — наоборот, сдавая свой дом на родине, они могли чудесно жить во Франции или Италии и ни в чём себе не отказывать. Для многих это было средством сэкономить деньги, и англичане часто уезжали жить в Европу не от хорошей жизни.

В следующий раз Агата оказалась во Франции уже после смерти отца. Мать решила, что образование дочери — весьма, надо сказать, хаотичное — стоит продолжить в Париже. Этот опыт оставил по себе конкретные гастрономические впечатления.

Иногда после посещения Лувра нас водили пить чай у Румпелмайеров. Для склонной к обжорству девочки трудно было представить себе большее удовольствие, чем чай у Румпелмайеров. Больше всего я любила знаменитые пирожные со сливками и каштановым кремом — несравнимо нежные!

Пожалуй, этот отрывок требует расшифровки. Во-первых, что это за Румпельмайеры такие? Звучит, как будто Агату водили на чай к каким-то знакомым. Но на самом деле речь о кафе, которое англоязычная публика называла Rumpelmayer’s, то есть, грубо говоря, «кафе Румпельмайера» — в единственном числе. Антон (или Антуан) Румпельмайер — австрийский кондитер, который жил и работал в Париже в начале XX века. Здесь он открыл своё первое кафе-чайную, потом второе… Впоследствии появились филиалы в разных городах, в том числе в Лондоне. Лондонское Rumpelmayer’s, кстати, тоже попало в литературу — у Вирджинии Вульф в «Миссис Дэллоуэй». Но вернёмся в Париж.

Кафе Румпельмайера под прежним названием уже не существует, но есть его прямой преемник. В 1916 году, после смерти владельца, за дело взялась его жена — Ангелина Румпельмайер. И сегодня в Париже есть чайная-кондитерская, которая носит уже её имя. И вот тут у меня сложилось два кусочка пазла! Кондитерскую Angelina я знаю, равно как и её фирменный десерт… Знаете какой? Пирожное «Монблан»: хрустящая меренга, взбитые сливки и «вермишель» из каштанового крема. То самое, которое так нравилось юной Агате Миллер! Конечно, «Монблан» готовят не только в «Ангелине», но она славится прежде всего этим десертом.

В целом, юная Агата любила после музеев отрываться в кондитерских. В Италии позже был такой эпизод.

Кажется, это было в Уффици, и мы с Мэй промчались по всем залам галереи в тщетных попытках найти ее. «Святая Екатерина» не слишком занимала меня. Я уже по горло была сыта Святыми Екатеринами и бесчисленными Святыми Себастьянами с их пронзенным стрелой бедром. Я уже не знала, куда деваться от всех этих святых и их неприятной манеры принимать смерть. Я объелась также самодовольными Мадоннами, в особенности Рафаэля.
Честно признаюсь, что теперь, когда я пишу эти строки, мне страшно стыдно за то, какой дикаркой я была тогда: вкус к старым мастерам приходит со временем, это бесспорная истина. Пока мы носились в поисках Святой Екатерины, беспокойство во мне нарастало. Останется ли время, чтобы пойти в patisserie и в последний раз отведать шоколад со взбитыми сливками и великолепные gateaux. Я все время говорила:
— Честное слово, Мэй, мне это не так уж важно, не будем больше искать. Я видела уже столько картин со Святой Екатериной!
— Но эта особенная, Агата, дорогая моя, — когда ты ее увидишь, ты поймешь. И будет ужасно печально, если мы не найдем ее.
Я знала, что не пойму, но стеснялась сказать об этом Мэй. Однако фортуна мне благоприятствовала. Выяснилось, что картина будет выставлена только через несколько недель. Времени оставалось ровно столько, чтобы я успела наполнить себя шоколадом и пирожными перед тем, как сесть в поезд. Мэй без конца разглагольствовала о знаменитых шедеврах, и я горячо соглашалась с ней, набивая рот сливками и кофейной глазурью.
При такой бешеной любви к сладостям я должна была бы походить на раскормленного поросенка с толстыми щеками и заплывшими жиром глазками — вместо этого я представляла собой эфирное создание, хрупкое и невесомое, с большими мечтательными глазами. Увидев меня, можно было с легкостью предсказать раннюю смерть в состоянии духовного экстаза — точь-в-точь, как у героини викторианского романа.

Можно позавидовать такому метаболизму, но мы-то знаем, что он был дан Агате не навсегда. Стройность с годами ушла, а вот аппетит никуда не делся. И я говорю не только о еде, но и об аппетите к жизни. Пожалуй, если бы не он, не случилось бы у Агаты Кристи многих увлекательных приключений и интереснейших поездок. И первая из них — кругосветное путешествие, которое она совершила вместе с первым мужем. Для самого Арчи это была рабочая поездка, а Агата не могла устоять — и отправилась вместе с ним. На дворе был 1922 год.

Это путешествие началось с Африки, но особых гастрономических впечатлений после неё не осталось — кроме одного:

Память снова переносит меня в те пыльные знойные дни, в поезд, следующий на север через горы Кару. Страдая от постоянной жажды, мы все время пили лимонад со льдом.

Потом были Австралия и Новая Зеландия. Здесь Агата сделала некоторые открытия по части застольного этикета.

В Австралии, а потом и в Новой Зеландии я допустила непростительную оплошность, нарушив местные правила поведения за столом. Нашу миссию обычно опекал мэр или глава торгового представительства. На одном из первых обедов, устроенных в нашу честь, я по наивности прошла и села за стол рядом с мэром или каким-то другим высоким официальным лицом. Ехидного вида старуха сказала мне: «Думаю, миссис Кристи, вам приятнее будет сидеть рядом с мужем». Весьма смущенная, я быстро обошла вокруг стола и заняла место возле Арчи. Оказывается, там было принято, чтобы во время подобных обедов каждая женщина сидела подле своего мужа. Как-то в Новой Зеландии я запамятовала это правило, но уж после того всегда хорошо помнила свое место.

Местная кухня не произвела на Агату Кристи особого впечатления: в мельбурнской гостинице еда была превосходной, а вот в остальной Австралии путешественники постоянно жевали какую-то невероятно жёсткую говядину или индейку. Плюс к тому, именно в этой части света они познакомились с человеком, которого прозвали Дегидратором. В ту пору идея обезвоживания продуктов была очень популярна. Вот и новый знакомый рассматривал любой продукт только с этой точки зрения. «Не было обеда, завтрака или ужина, чтобы он не посылал нам со своего стола тарелки каких-то особых яств с просьбой отведать их. Нам предлагались обезвоженная морковка, сливы — все без исключения лишенное воды и всякого вкуса». К несчастью, Дегидратор был влиятельной персоной, и миссия нуждалась в его благосклонности, так что приходилось изображать энтузиазм.

Зато однажды Агате довелось коротать время в апельсиновой роще, где она не теряла времени даром. Помните, как после войны она покупала плохие апельсины, несмотря на цену? Теперь получилось оторваться по полной.

Пока Белчер с Арчи отдавали все силы на благо Британской империи, отстаивая ее интересы в сфере торговли, миграции населения и ряде других, мне было позволено, к великой моей радости, посидеть в апельсиновой роще. Там стоял чудесный шезлонг, в небе восхитительно светило солнце, и, если память мне не изменяет, я съела двадцать три апельсина, тщательно отбирая самые лучшие плоды на ближних деревьях. Нет ничего лучше спелого апельсина, сорванного прямо с ветки. В Австралии я сделала для себя немало открытий в области растениеводства. К примеру, прежде я представляла себе, что ананасы изящно свешиваются с ветвей ананасного дерева, и была потрясена, когда до меня дошло, что поле, которое я приняла за капустное, на самом деле — плантация ананасов. Я даже немного расстроилась, что столь изысканный плод так прозаически произрастает.

Позднее Агата  похожим образом просветилась насчёт бананов — на Гавайях, где они с мужем провели небольшой отпуск посреди рабочего маршрута.

Вокруг нашего маленького шале росли бананы — с ними, как прежде с ананасами, у меня тоже связано определенное разочарование. Я воображала, что достаточно протянуть руку, сорвать банан — и ешь себе на здоровье. Но в Гонолулу с бананами так обращаться не принято. Они представляют собой существенный источник дохода, и их снимают недозрелыми. Впрочем, хоть «прямо с ветки» бананы и нельзя было есть, за столом никто не мешал наслаждаться их бесконечным разнообразием — такого нигде больше не встретишь. Помню, когда мне было года три-четыре, няня рассказывала о том, какие бананы растут в Индии: о диких — крупных, но несъедобных, и культурных — небольших, но вкусных. Или наоборот? В Гонолулу выращивают около десятка разновидностей этих плодов. Красные бананы, большие бананы, маленькие, которые там называют «мороженными», потому что они белые и мягкие внутри, как мороженое; бананы, идущие на приготовление разных блюд, и множество других. Кажется, были еще яблочные бананы. При таком разнообразии человек становится привередливым.

Но основной пищей местных жителей оказались отнюдь не бананы, к великому изумлению писательницы: она-то воображала, что полинезийцы питаются исключительно всевозможными экзотическими плодами. Агата и представить не могла тех огромных порций тушёной говядины, которые в Гонолулу подавались повсюду. В целом, образ островитян заметно померк в её глазах.

После Гавайских островов путешественников ждала Канада: пора было возвращаться к рабочей повестке. К этому моменту Кристи уже испытывали заметные финансовые трудности: за Агату в этом путешествии они платили из своего кармана. Денег на повседневные расходы практически не осталось — Агата ещё могла жить в гостиницах, а вот полноценно питаться — уже нет. Тут она разработала хитроумный план: ела один раз в день, зато до отвала.

Завтрак стоил доллар — тогда это равнялось приблизительно четырем английским шиллингам. В гостиничном ресторане я заказывала практически все меню, а это, надо сказать, было немало. Я съедала грейпфрут, а иногда еще и папайю, гречишные оладьи, вафли с кленовым сиропом, яичницу с беконом. Из-за стола вылезала как насосавшийся питон. Но зато до самого вечера чувствовала себя сытой.

Кроме того, пришлось перетряхнуть свой чемодан. Вот уж где Агата пожалела, что не делала запасов во время ежедневного общения с Дегидратором! Зато в той же Новой Зеландии ей преподнесли банку мясного экстракта, и теперь настал его звёздный час. 

Если Арчи с Белчером отправлялись на официальный ужин в Торговую палату или где там еще их принимали, я забиралась в постель, вызывала горничную, сообщала ей, что неважно себя чувствую, и просила принести побольше кипятка — якобы собиралась лечиться. Когда воду приносили, я разводила в ней мясной экстракт и наедалась до утра. Это была чудесная банка, мне ее хватило дней на десять. 

Иногда и саму Агату Кристи приглашали на обед или ужин, и это был настоящий праздник. Так, в Виннипеге дочь тамошнего высокого сановника повезла её обедать в очень дорогой отель. Агата перепробовала все наиболее основательные мясные блюда по меню. Пригласившая её девушка ела очень мало, и остается лишь гадать, что она подумала об аппетите своей гостьи.

Последней точкой на маршруте для Агаты стал Нью-Йорк. Они приехала сюда раньше остальных, в обход какой-то части рабочего маршрута, и пожила немного у своей тёти Кэсси. Знакомство с Нью-Йорком, опять же, не обошлось без нового гастрономического опыта.

Ближе к концу моего пребывания тетя Кэсси спросила, куда бы я хотела пойти в свой последний нью-йоркский день. Я сказала, что мне очень хотелось бы поесть в кафетерии с самообслуживанием. В Англии о них не имели тогда представления, но я читала, что они есть в Нью-Йорке, и мечтала там побывать. Тете Кэсси такое желание показалось весьма необычным. Ей трудно было представить, что кому-нибудь захочется пойти в кафетерий с самообслуживанием, но, решив выполнить любое мое желание, она отправилась туда вместе со мной, как выяснилось, впервые в жизни. Я взяла поднос, начала ставить на него разные блюда со стойки, и это совершенно новое развлечение чрезвычайно меня позабавило.

Чудесное время! Агате 32, и кажется, что вся жизнь впереди. Так оно и есть, конечно! Правда, в следующий раз почувствовать себя первооткрывателем на маршруте ей доведётся уже после серии тяжёлых потрясений: смерть матери, расставание с Арчи… Осенью 1928 года, отдав распоряжение своим адвокатам относительно развода, Агата обнаружила, что абсолютно свободна до Рождества (Розалинда на тот момент училась в школе-интернате). Ей захотелось немного развеяться, и она купила билеты на Ямайку. Но тут вмешался случай: за пару дней до отъезда Агату Кристи пригласили на ужин знакомые. За столом присутствовал человек, который в красках рассказывал о Багдаде.

На следующее утро я ринулась в агентство Кука, аннулировала билет в Вест-Индию и вместо этого сделала все необходимые распоряжения для поездки на Восточном экспрессе в Стамбул, из Стамбула — в Дамаск, из Дамаска — в Багдад через пустыню. Я была очень взволнована. Через четыре-пять дней я получу визы и все прочее — и буду в пути!
— Совсем одна? — с некоторым сомнением спросила Карло. — Одна на Ближний Восток? Разве вы не знаете, что это небезопасно?
— Ах, все будет в порядке, — ответила я. — В конце концов, каждому иногда бывает полезно что-то предпринять в одиночку.
Прежде мне не приходилось — да и охоты не было — но теперь я подумала: «Сейчас или никогда. Или я буду вечно привязана лишь к тому, что надежно и хорошо известно, или проявлю инициативу и стану более самостоятельной».

Это совершенно неожиданное, импровизированное путешествие открыло новую главу в её жизни. В этой главе Ближнему Востоку было уготовано особое место.

Восточный экспресс — пассажирский поезд класса «люкс», который все мы сегодня знаем в том числе благодаря творчеству Агаты Кристи. Он курсировал по маршруту Париж — Стамбул и широко представлен в массовой культуре: помимо Агаты Кристи его увековечили в своём творчестве Грэм Грин, Сидни Шелдон, Ян Флеминг и другие.

Путешествие на Восточном экспрессе прошло без гастрономических открытий, зато в конечной точке маршрута — Стамбуле — Агату Кристи ждало что-то интересное. В поезде она познакомилась с попутчиком, который очень её опекал.

Чтобы защитить от непрятностей в первый день приезда, он пригласил меня поужинать.
— «Токатлиан» — очень хороший отель, — сказал он. — Там вы будете в безопасности. Я позвоню вам около девяти, заеду и повезу в чудесный ресторан. Его содержат две русские дамы благородного происхождения. У них прекрасная кухня и безупречное обслуживание.
Я с благодарностью приняла приглашение, и все было именно так, как он обещал…
В конце вечера, приятно проведенного среди русских дам, грациозно плававших между столиками, расточавших аристократические улыбки и всячески опекавших моего инженера, он показал мне еще несколько стамбульских достопримечательностей и в последний раз доставил в отель «Токатлиан».

Из переводного текста непонятно, как эти русские дамы, хозяйки ресторана, попали в Стамбул. В оригинальном тексте про них говорится White Russians, то есть это представители белой эмиграции. В Стамбуле их осело немало.

В Стамбуле Агата Кристи села на поезд до Дамаска. Тут-то и началась настоящая экзотика. Впрочем, в том, что касается еды, перемены были не по вкусу нашей героине.

Мне доставляло огромное удовольствие рассматривать на остановках людей в пестрых одеждах, толпившихся на перронах крестьян и неведомые кушанья, которые они предлагали пассажирам через окна: что-то нанизанное на вертелы или завернутое в виноградные листья, яйца, выкрашенные в разные цвета, и тому подобное. По мере продвижения на Восток, правда, еда становилась все более неприятной — все более горячей, жирной и безвкусной.

В этом поезде с Агатой приключилась неприятность: её впервые в жизни покусали клопы. Организм выдал острую реакцию: руки распухли, поднялась температура. Пришлось отдаться на милость попутчиков, которые оказались очень заботливы и предусмотрительны. Один из них, французский коммивояжёр, купил для Агаты сладкий мелкий виноград, «который растет только в том уголке земли». Полноценно питаться в таком состоянии Агата всё равно не могла.

Хоть мама и Бабушка учили меня никогда не есть за границей немытых фруктов и ягод, я пренебрегла их советом. Каждые четверть часа я понемногу ела виноград, и это облегчало мое состояние. Разумеется, больше мне ничего не хотелось. Мой добрый француз распрощался со мной в Алеппо. В течение следующего дня отек на руках уменьшился, и я почувствовала себя лучше.

Бегло ознакомившись с достопримечательностями Дамаска и решив когда-нибудь обязательно сюда вернуться, Агата была готова к заключительной части своего путешествия — в Багдад через пустыню. Тут так и представляется караван верблюдов, но нет — речь о караване фургонов или автобусов, с обязательной парой винтовок в багажнике. И всё же романтика пустыни никуда не делась. С этим отрезком пути связан один из моих любимых гастрономических эпизодов книги. 

Часов в пять-шесть утра, на рассвете, мы позавтракали посреди пустыни. Нет завтрака лучше, чем консервированные сосиски, сваренные рано утром на примусе в пустыне. Эти сосиски да крепкий черный чай — что еще нужно, чтобы поддержать слабеющие силы?! Чудесные цвета, которыми расцвечена пустыня — бледно-розовый, абрикосовый, голубой — в сочетании с пронзительно прозрачным и словно чуть подкрашенным воздухом создают завораживающую картину. Именно это я мечтала увидеть! Будто все куда-то вдруг исчезло — только чистый, бодрящий утренний воздух, тишина — никаких птиц, струящийся сквозь пальцы песок, восходящее солнце и вкус сосисок и чая во рту. Чего еще можно желать?!

По дороге попутчица-англичанка взяла Агату под крыло (к ужасу последней), ругала багдадские гостиницы и не дала даже взглянуть на них — повезла к себе и занялась досугом гостьи в соответствии со своим представлением о прекрасном. При этом у Агаты не было шансов увидеть настоящий Восток. «В географическом смысле я была в Багдаде, но по самоощущению оставалась в Англии, а для меня путешествовать — значит, оторваться от Англии и видеть другие страны. Я решила, что нужно что-то делать». Агата решила увидеть древний шумерский город Ур — и заодно сбежать из-под опеки миссис С. Побег удался на славу! На раскопках её встретили с распростёртыми объятиями: Кэтрин Вули, жена археолога Леонарда Вули, только что прочла роман «Убийство Роджера Экройда».

Знакомство оказалось чрезвычайно приятным, а в Ур Агата просто влюбилась. Это было её первое посещение археологических раскопок. По возвращении в Багдад ей удалось избежать сетей миссис С. и поселиться в отеле «Тиграс палас». Он оказался вполне приличным, вопреки предостережениям.

Одной своей стороной отель выходил на Тигр — река с самыми разными лодками на ней выглядела сказочно. Ели мы на первом этаже в затемненном зале-сирабе, слабо освещенном лишь электрическим светом. Обеды, завтраки и ужины были странным образом похожи друг на друга: в любое время дня подавали множество блюд — огромные куски жареного мяса с рисом, маленькие твердые картофелины, омлет с кожистыми помидорами, необъятных размеров головки цветной капусты и тому подобное, ad lib.

И на этот раз Агате Кристи удалось увидеть настоящий Багдад — тот, ради которого стоило пересечь полмира. И в который точно стоило вернуться.

Писательница вернулась на Ближний Восток уже в следующем году. Кэтрин Вули предложила ей приехать в Ур за неделю до окончания археологического сезона. Пробыв в Уре неделю, Агата должна была отправиться вместе с супругами Вули через Сирию в Грецию, в Дельфы. Во время этого визита она познакомилась с ещё одним участником экспедиции — Максом Маллоуэном.

В этот раз я заметила нечто, ускользнувшее от моего внимания в предыдущий: за столом царило гробовое молчание. Словно все боялись разговаривать. Через пару дней я начала понимать, в чем дело. Кэтрин Вули была женщиной эмоциональной и с легкостью создавала вокруг себя любую атмосферу — то легкую и непринужденную, то нервозную. Я заметила, что все стараются ей услужить: подать молоко для кофе, масло или мармелад. Почему, интересно, они все так ее боятся, подумала я.
Однажды утром, когда она была в дурном расположении духа, я услышала, как она произнесла:
— Видимо, никто так и не догадается передать мне соль.
Сразу четыре руки поспешно потянулись к солонке, едва не опрокинув ее. Последовала пауза, затем мистер Уитберн, склонившись вперед, предложил ей тост.
— Разве вы не видите, что у меня и так полон рот, мистер Уитберн? — услышал он в ответ и, откинувшись на спинку стула, покраснел от неловкости. Все лихорадочно поглощали тосты, стараясь не смотреть друг на друга. Через некоторое время ей снова предложили тост. Она отказалась:
— Мне хотелось бы, — заявила она, — чтобы Максу тоже достался хоть один, прежде чем вы все съедите.
Я взглянула на Макса. Ему протянули последний тост. Он, не отказываясь, быстро взял его, хоть съел до того уже два.

Стол в экспедиции, как видите, был типично английский — без восточной экзотики. Тосты с маслом, апельсиновый мармелад. Что же касается нового знакомого, все мы знаем, чем кончилось дело. В том же 1930 году Агата и Макс поженились. И раскопки стали неотъемлемой частью жизни писательницы.

Но прежде чем поездки на Ближний Восток стали для Агаты Кристи чем-то рутинным, у молодожёнов было восхитительное свадебное путешествие. Макс полностью спланировал его сам. Венеция, Дубровник, Сплит…

Много смешных воспоминаний связано у нас с югославскими меню. Они все написаны по-сербохорватски, и мы, разумеется, понятия не имели, что в них. Мы, бывало, тыкали в меню пальцем наугад и не без волнения ждали, что же принесут. Иногда нам подавали огромное блюдо из цыпленка, иногда яйца-пашот под очень острым белым соусом, а иногда гигантские тарелки супергуляша. Порции всегда были чрезмерными, и ни в одном ресторане не хотели получать по счету. Официант обычно бормотал на ломаном английском, французском или итальянском: «Не сегодня, не сегодня. Заплатите завтра». Не знаю, что они делали, если кто-то питался в ресторане неделю, а потом уплывал на пароходе, так и не заплатив. В последнее перед отъездом утро, твердо решив расплатиться по всем счетам, мы, разумеется, столкнулись с самыми большими трудностями в своем любимом ресторане: у нас не хотели брать денег. «Зайдите попозже», — сказали нам. «Но мы не можем зайти попозже, — в который раз твердили мы, — потому что уезжаем в полдень на пароходе». Небольшого роста официант тяжко вздохнул — перспектива заниматься арифметикой его явно удручала — ушел в маленькую комнатушку, долго чесал там затылок, пробовал поочередно разные карандаши, ворчал и в конце концов минут через пять вынес весьма скромный счет за то невероятное количество еды, которое мы поглотили, после чего пожелал нам удачи, и мы отбыли.

Следующим этапом было путешествие вдоль побережья Далмации и Греции в Патры. Этот путь молодожёны проделали на маленьком судёнышке с прекрасной кухней.

Нигде больше не едала я таких блюд, как на том пароходике: вкуснейшая баранина, нежная, разделанная на небольшие отбивные, с сочными овощами, рисом, чудесным соусом и чем-то аппетитным, зажаренным на вертеле. С капитаном корабля мы болтали на ломаном итальянском.
— Вам нравится еда? — спросил он. — Я рад. Я специально для вас заказал настоящую английскую еду.
Я искренне надеялась, что он никогда не попадет в Англию и не узнает, что на самом деле представляет из себя «настоящая английская еда».

Оставлю без комментариев этот выпад в адрес английской кухни. Лучше замечу, что на этот раз у Агаты, на удивление, не было признаков морской болезни. Потому что в порой она доставляла писательнице немало страданий. Был, например, такой эпизод:

Стюард-итальянец мне очень сочувствовал, особенно огорчался из-за того, что я ничего не могла есть. Время от времени он просовывал голову в дверь и соблазнял меня чем-нибудь вкусненьким: «Я принес вам замечательные спагетти. Отличное блюдо, много томатного соуса — как вы любите». — «О!» — стонала я в ответ. Даже мысль о горячей, жирной еде, обильно политой томатным соусом, была невыносимо мучительна. Стюард возвращался чуть позже: «Я принес то, что вы любите: голубцы из виноградных листьев в оливковом масле, начиненные рисом. Очень вкусно!» Я отвечала лишь новыми стонами. Однажды он принес мне полный судок супа, но, увидев слой жира в дюйм толщиной на поверхности, я позеленела.

В следующем году, после сезона раскопок в Уре, Агата и Макс решили возвращаться домой через Персию. Добравшись до Исфахана, они планировали проехать через Россию, что было делом нетривиальным — прежде всего потому, что никто ничего толком не знал.

— Вам придется везти с собой не только деньги, но и еду, я не знаю, можно ли в России где-нибудь поесть. Во всяком случае, в поезде Баку — Батум поесть негде, все надо брать с собой.

Впрочем, некоторые трудности с питанием возникли уже в Иране. Главным — и чуть ли не единственным — блюдом в ресторане отеля была икра.

Мы охотно заказывали икру, она была смехотворно дешева — сколько бы нам ее ни приносили, это неизменно стоило всего пять шиллингов. Но иногда мы все же пытались отказаться от икры, скажем, на завтрак — утром икры почему-то не хочется.
— Что у вас на завтрак? — спрашивала я.
— Икра — tres frais.
— Нет, икры я не хочу, принесите, пожалуйста, что-нибудь другое. Яйца? Бекон?
— Больше ничего нет, — отвечал официант. — Есть еще хлеб.
— Совсем ничего? Даже яиц?
— Икра, tres frais, — твердо стоял на своем официант.
Нам приносили немного икры и очень много хлеба. Другое блюдо, которое, помимо икры, нам предлагали на обед, — нечто под названием «La Tourte», представлявшее собой большой и слишком сладкий пирог с джемом, тяжелый, но с приятным вкусом.

С тем же официантом они решили проконсультироваться, какую провизию брать с собой в Россию.

В основном официант рекомендовал, разумеется, икру — мы смирились с двумя невероятных размеров банками. Официант посоветовал также захватить шесть жареных уток. Плюс к этому мы везли с собой хлеб, коробку печенья, несколько банок джема и фунт чая — «для паровоза», как объяснил официант. Мы не совсем поняли, зачем паровозу чай. Быть может, он хотел сказать, что в России принято, чтобы пассажиры угощали чашкой чая машиниста? Как бы то ни было, мы прихватили чай и кофе.

Из Исфахана супруги на машине добрались до Решта (город на южном побережье Каспийского моря). В Реште погрузились на русский корабль до Баку, где планировали сесть на поезд до Батуми. К сожалению, им не удалось получить разрешение на остановку в Тифлисе, но и без того поездка получилась чрезвычайно познавательная. Дело происходит, напомню, в начале 1930-х.

Наконец мы очутились в своем вагоне. Интуристовец попрощался и заверил, что через три дня в Батуме нас встретят и все будет хорошо.
— У вас, как я вижу, нет с собой чайника, — сказал он. — Ну ничего, вам его кто-нибудь обязательно одолжит.
Я поняла, что он имел в виду, на первой же остановке, часа два спустя: старушка из нашего купе энергично похлопала меня по плечу, указала на свой чайник и с помощью юноши, сидевшего в углу, который говорил по-немецки, объяснила, что нужно положить в чайник заварку и пойти к паровозу, где машинист нальет в него горячей воды. Чайником мы, как известно, не запаслись, но чашки у нас были, и старушка вызвалась все остальное сделать сама. Вскоре она вернулась с двумя дымящимися чашками чая. Мы достали свой провиант, предложили новым друзьям угощаться, и путешествие пошло своим чередом.
Продукты сохранялись сравнительно неплохо — мы успели съесть уток до того, как они испортились, и теперь ели хлеб, становившийся все черствее и черствее. Мы надеялись купить свежего хлеба в дороге, но это оказалось невозможным. В последний день мы умирали с голоду, так как у нас осталось лишь утиное крылышко и две баночки ананасного мармелада. Есть мармелад без хлеба очень противно, но голод он утолял.

Всяких приключений в этой поездке было ещё много. Здесь скажу лишь о том, как дальше пролегал их маршрут, чтобы картина получилась полной: в Батуми Агата и Макс сели на французский корабль до Стамбула, а оттуда, очевидно, добирались домой на Восточном экспрессе.

На раскопках, куда Агата Кристи неизменно сопровождала мужа, тоже иногда находилось, чему подивиться.

Жадная до такого рода находок, я была в восторге, когда нашли каменную плиту с описанием пира, устроенного царем, где перечислялось все, что на нем ели. Самым странным казалось мне то, что к сотне баранов, шестистам коровам и массе прочей еды подавали всего лишь двадцать караваев хлеба. Почему так мало? И зачем вообще эти караваи?

Интересно было бы взглянуть на эту древнюю реликвию! Что же касается самих археологов и прочих членов экспедиции, их рацион обычно выглядел довольно прозаично — в полевых условиях не до изысков. Как-то раз прямо посреди сезона они остались без повара — и это было то ещё приключение со знаком «минус».

Тогда наш второй слуга, Дэниел, сказал, что немного разбирается в стряпне и готов поработать на кухне оставшиеся до конца сезона три недели. В результате у всех началось перманентное расстройство желудков. Он всегда кормил нас одним и тем же блюдом, которое называл «яйца по-шотландски» — нечто неудобоваримое, приготовленное к тому же на каком-то подозрительном жире.

Чтение по теме:
Книга «Англия, Англия. Гастрономическое путешествие» (и рецепт яиц по-шотландски)

Тем не менее о Ближнем Востоке у Агаты Кристи навсегда остались самые тёплые воспоминания. И дело не только в древних сокровищах и особом восточном колорите, но и в прекрасных людях — местных жителях, которые помнили своих гостей-англичан и тепло приветствовали их даже многие годы спустя.

Какое счастье иметь таких друзей — добросердечных, простодушных, жизнерадостных, всегда готовых посмеяться! Арабы вообще большие любители посмеяться и славятся своим гостеприимством. Когда бы вы ни проходили через деревню, где живет хоть один из ваших рабочих, он обязательно выйдет из дома, уговорит войти и угостит кислым молоком.

ЕДА В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ КРИСТИ

Вспоминая прошлое, Агата Кристи уделяет немало внимания своему писательскому пути, я же сознательно обхожу эту тему стороной. Но на некоторых моментах всё же хочу остановиться. Иногда Кристи даёт любопытные комментарии относительно отдельных гастрономических моментов в своих произведениях. Таких эпизодов совсем немного, но все они чрезвычайно занимательны.

Вспомним, например, Эркюля Пуаро и его маленькие слабости — любовь к симметрии и горячему шоколаду. Шоколад (вернее, cocoa — «какао») появляется уже в первом романе о великом сыщике — «Таинственное происшествие в Стайлзе». Как выяснилось, в процессе корректуры об него было сломано немало копий.

У меня и до того было легкое расхождение с «Бодли Хед» — оно случилось в процессе издания «Таинственного преступления в Стайлсе» и касалось написания слова «какао». По каким-то загадочным причинам слово, обозначавшее в тексте чашку какао, было набрано не «cocoa», a «coco», что абсурдно, как сказал бы Эвклид. На подобном написании яростно настаивала мисс Хаус — дракон, ведавший всей корректурой «Бодли Хед». «В наших книгах это слово всегда пишется именно так, — говорила она, — так правильно, и у нас в издательстве так принято». Я показывала ей банки из-под какао и словари — на нее это не производило ни малейшего впечатления. «Правильно так, как пишем мы», — твердила она. Много лет спустя, беседуя с Алленом Лейном, племянником Джона Лейна, основателем «Пингвина», я припомнила, какие ожесточенные бои вела с мисс Хаус по поводу написания слова «какао». Он широко улыбнулся:
— Знаю, она доставляла нам массу хлопот, особенно когда постарела. В каких-то вещах переубедить ее было совершенно невозможно. Она отчаянно спорила с авторами и никогда не уступала.
По выходе книги я получала бесчисленное количество писем, в которых меня спрашивали, почему я так странно пишу это слово: «Видно, с орфографией у вас нелады». Очень несправедливо. У меня действительно всегда были нелады с орфографией, я и сейчас не слишком грамотно пишу, но слово «какао» я писать умею! А вот чего я не умею, так это настоять на своем. То была моя первая книжка, и я считала, что издательству виднее, чем мне.

Тот же Пуаро мечтал, выйдя на пенсию, заняться выращиванием идеальных кабачков (vegetable marrows, иногда их переводят как «тыквы», но на самом деле это молодые кабачки с тонкой кожицей, типа цуккини). Оказывается, это тоже неспроста.

Первым романом Диккенса, который мы прочитали, был «Николас Никльби»; всем персонажам я предпочитала старого джентльмена, который ухаживал за миссис Никльби и перебрасывал ей через забор кабачки. Уж не поэтому ли я заставила Эркюля Пуаро удалиться от дел и выращивать кабачки? Кто знает?..

Пуаро, помнится, тоже швырялся кабачками через забор, но не для того, чтобы привлечь внимание живущей по соседству дамы, а потому, что их несовершенная форма приводила его в ярость.

Роман «Смерть приходит в конце» — единственный в творчестве Кристи, написанный в жанре исторического детектива. Его действие происходит в древнеегипетских Фивах в 2000 году до н. э. На написание этого романа Агату Кристи вдохновил египтолог Стэфен Глэнвил — тот самый, с которым Агате случалось делить паёк во время Второй мировой войны. Впоследствии Стэфен, вероятно, не раз пожалел, что подал подруге такую идею: она была очень дотошна и пытала его по поводу всех бытовых мелочей.

— Стэфен, что они ели? Как это готовилось? Были ли у них специальные блюда к разным праздникам? Мужчины и женщины ели вместе? Как выглядели их спальни?
— О, боже, — стонал Стэфен и начинал искать в книгах ответы, не упуская случая заметить, что человек должен уметь, получив минимум информации, домыслить остальное. В книгах на картинках изображались нанизанные на вертелы птички, живущие в прибрежных зарослях, караваи хлеба, гроздья винограда и тому подобное. Во всяком случае, я получала достаточно информации, чтобы правдоподобно описать определенные детали быта того времени, а потом возникали новые вопросы.
— Они ели за столом или сидя на полу? Женщины жили в отдельной части дома? Они держали белье в сундуках или в шкафах? Как выглядели их дома?

Прекрасный подход, не правда ли? Внимание к деталям — ценная черта для писателя. В глазах гастроэнтузиаста — особенно.

ЛЮБИМЫЕ БЛЮДА АГАТЫ КРИСТИ

Это просто удивительно, какое огромное наслаждение можно получать почти ото всего, что существует в жизни. Нет ничего упоительнее, чем принимать и любить все сущее. Можно получать удовольствие почти от любой пищи и любого образа жизни: деревенской тиши, собак, проселочных дорог; от города, шума, толпы, грохота машин. В одном случае вас ждет покой, возможность читать, вязать, вышивать и ухаживать за растениями. В другом — театры, картинные галереи, хорошие концерты и встречи с друзьями, которых иначе вы видели бы редко. Я счастлива сказать, что люблю почти все.
Однажды, во время путешествия в Сирию, у меня состоялась занятная беседа с соседкой по купе — по поводу желудка.
— Дорогая, — сказала она, — никогда не уступайте желудку. Если происходит что-то неладное, скажите себе: «Кто здесь хозяин — я или мой желудок?»
— Но что вы можете с ним сделать на самом деле?
— Любой желудок можно перевоспитать. Понемножку. Неважно, чего именно это касается. Например, я плохо переносила яйца. Или совершенно заболевала от тостов с сыром. Я начала с кофейной ложечки яиц всмятку два или три раза в неделю, потом варила их чуть подольше и так далее. А сейчас могу съесть сколько угодно яиц. То же самое с тостами с сыром. Запомните: желудок — хороший слуга, но плохой хозяин.
Эти слова произвели на меня сильное впечатление, я обещала последовать ее совету и без особых трудностей совершенно поработила свой желудок.

Желудок Агаты Кристи с ранних лет был натренирован блюдами, которые сейчас кажутся неуместными в детском меню. Однако все самые любимые лакомства писательницы родом именно из детства. И всю жизнь она хранила им верность.

Первый в этом списке — говяжий стейк с кровью. Его обычно подавали на ужин няне маленькой Агаты в то время, когда девочка уже была в постели. При этом Агате перепадало немного вожделенного угощения.

В половине деcятого горничная Сьюзен приносила для Няни поднос с ужином. Сьюзен, высокая крупная девица, отличалась резкостью движений и неуклюжестью и обыкновенно крушила все на своем пути. Некоторое время они с Няней переговаривались шепотом, потом Сьюзен удалялась, а Няня подходила и заглядывала за ширму.
— Я так и думала, что вы не спите. Хотите что-нибудь попробовать?
— О да, Няня, пожалуйста!
Мне в рот попадал кусочек нежнейшего сочного бифштекса — сейчас трудно поверить, что Няня всегда ужинала бифштексами, но я помню только их.

Когда, уже девушкой, Агата училась в Париже пению, любовь к бифштексам снискала одобрение преподавателя. Он утверждал, что для певцов лучше пищи не придумаешь.

— У вас хорошая грудная клетка, отличная. Великолепное расширение, и я скажу вам даже больше: вы никогда не заболеете чахоткой. Певцы часто страдают от нее, но вам ничего не грозит. Пока вы следите за дыханием, все будет хорошо. Вы любите бифштексы?
Я сказала, что люблю, очень люблю бифштексы.
— Тоже прекрасно, бифштекс — лучшая пища для певцов. Нельзя есть много, нельзя есть часто; своим оперным певцам я всегда повторяю, что в три часа дня положено съесть большой стейк и выпить стакан стаута; и больше ничего до девяти часов вечера, когда надо выходить петь.

Другое увлечение всей жизни — сливки. В первую очередь, знаменитые девонширские топлёные сливки — clotted cream.

Наверное, в те времена существовала тенденция слишком долго держать детей на молоке и молочном киселе, дольше, чем теперь; но я с самого юного возраста любила стейки, которое подавали на ужин Няне, и просто обожала ростбиф с кровью. Очень увлекалась также девонширскими сливками. Насколько это вкуснее, говорила мама, чем рыбий жир! Можно было намазывать их на хлеб или просто есть ложкой. Увы! В нынешнем Девоне уже не найти настоящих девонширских сливок, деликатно прогретых, снятых с молока и уложенных пластами с желтыми верхушками в фарфоровую миску. Конечно, я просто уверена, что моим самым любимым блюдом были, остались и, может быть, останутся навсегда сливки.

Devonshire cream — это не просто сливки, снятые с молока, а особым образом приготовленный продукт. Девонширскими их называют, когда они приготовлены в Девоншире, но в соседнем Корнуолле их готовят не хуже. Clotted cream — более универсальное название, не привязанное к географии. Уникальный, чисто британский продукт. Непастеризованные жирные сливки деликатно нагревают при низкой температуре на водяной бане в течение длительного времени — в среднем 12 часов. Затем хорошо охлаждают примерно столько же. При охлаждении сверху образуется плотная масса, а внизу остаётся жидкое молоко. Верхний застывший слой аккуратно снимают — это и есть clotted cream.

По консистенции clotted cream похожи на мягкое масло, а вкус — концентрированно сливочный, кремовый, непередаваемый. В классическом варианте в них нет никаких добавок — только сливки в чистом виде. Чаще всего clotted cream употребляют вместе со сконами и джемом. Родина clotted cream — юго-запад Англии, графства Корнуолл и Девоншир. Здесь этот продукт является неотъемлемой частью традиционного чаепития — cream tea. Но можно есть и по методу Агаты Кристи — ложкой из банки.

 

Посмотреть эту публикацию в Instagram

 

Публикация от Татьяна | Еда в литературе (@readandeat.ru) 20 Фев 2019 в 4:50 PST

Обычные питьевые сливки Агата тоже очень уважала. И тут у неё была единомышленница — верная подруга Нэн. Сама Агата Кристи всю жизнь не любила алкоголь, но к сливкам относилась практически так же, как другие — к спиртному.

Мы с Нэн стали закадычными друзьями. Не только друзьями, но и «собутыльниками», — нам обеим нравился один и тот же напиток: сливки, обыкновенные чистые сливки. Хотя в Девоншире я в огромных количествах поглощала девонширские сливки, сырые доставляли нам особое удовольствие. Когда Нэн гостила у нас в Торки, мы частенько заявлялись в разные молочные, где получали по стакану молока пополам со сливками. В Эбни же мы ходили на домашнюю ферму и выпивали по полпинты сливок. Мы продолжали глушить их всю жизнь, и я до сих пор помню, как, запасшись картонными пакетами сливок в Саннингдейле, мы отправлялись с ними на площадку для гольфа, садились перед клубом и в ожидании, пока наши уважаемые мужья закончат свой турнир, опустошали каждая по пинте.

Удивительная женщина, с какой стороны ни посмотри! Я очень рада, что познакомилась с ней поближе. Надеюсь, вам тоже было интересно.